Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Едва мы тронулись, из лесочка, окружавшего ритуальный зал, посыпались солдаты — набилось их там много больше, чем казалось поначалу.

Выехали на Рублевское шоссе, и вот мы уже на Кутузовском проспекте. Не задерживаясь, проскакиваем перекрестки. Машины едут быстро, на мой взгляд, неприлично быстро для похоронной процессии. Вот и Бородинский мост через Москву-реку. Здесь нет левого поворота, но за мостом специально по этому случаю стоял регулировщик. Четко выброшенный влево жезл остановил движение, и мы беспрепятственно и неожиданно для меня свернули на набережную. Значит, по Садовому кольцу мы не поедем. Очевидно, нас не хотели пускать по людным улицам.

Подъехали к Новодевичьему. Вокруг оцепление, войска, а за оцеплением группы людей. Свернули в ворота. Тогда кладбище было открыто для посещений. Поэтому в глаза сразу бросилось необычное объявление: «Сегодня кладбище закрыто. Санитарный день». Мы проехали внутрь, а остальные машины остановились у входа. Миновали центральную площадку, где всегда стояли деревянная трибуна и постамент для гроба. Сегодня там ничего не было, их предусмотрительно убрали.

Сохранилось еще два свидетельства происходившего вне и внутри Новодевичьего кладбища в день похорон отца. «Санитарный день» — записки писателя Анатолия Злобина о похоронах Никиты Сергеевича Хрущева, напечатанные в мартовском номере журнала «Новое время» за 1993 год, и «Проводы» доктора исторических наук Георгия Федорова, впервые появившиеся 18 августа 1988 года в журнале «Огонек». Именно в связи с этой публикацией меня начал разыскивать Костя Смирнов и благодаря ей мы встретились у 10-го подъезда здания ЦК КПСС. И Федоров, и Злобин задались целью пробиться на похороны Хрущева, заранее поехали на Новодевичье кладбище и, преодолев массу препятствий, попали внутрь.

Дальше я время от времени вставляю в текст цитаты из обоих авторов. Я смотрел на происходившие события изнутри, они видели их извне.

«Новодевичий монастырь, к чьей территории примыкает кладбище, обложен со всех сторон. У грузовиков стоят солдаты, у офицеров на пузе рация. На погонах обозначено — ВВ, Внутренние войска, — записывает свои впечатления писатель Злобин. — Ворота кладбища наглухо закрыты. Рядом с нами стоит автобус с грифом УВД (Управление внутренних дел). Над автобусом — многоколенчатая мачта. По соседству второй автобус с мачтой и антенной. От автобуса тянется по траве провод полевого телефона. Но все спокойно и тихо. Рации бездействуют. Похаживают полковники и генералы в штатском. Монастырь в осаде. У осажденного монастыря самый мирный вид: видны луковицы собора Богоматери Смоленской, шестиярусная соборная колокольня обхвачена вполне мирными реставрационными лесами.

«Десяток грузовиков, крытых брезентом и битком набитых солдатами, которых видно со стороны заднего борта, стояли вокруг Новодевичьего кладбища. — Теперь я цитирую Георгия Федорова. — Бегали офицеры, по рации кричали: “Тринадцатый, ты слышишь? Говорит первый! Прием” и так далее. Такое ощущение, что этот район Москвы не то оккупирован какими-то воинскими частями, не то какие-то войска собираются выступить в поход. А дальше кольцом вокруг кладбища различные милицейские чины, ближе к кладбищу стояли люди в штатском. На внешнем кольце милицейской цепи жались кучки людей, которых не пропускали. Время от времени кто-то из них тщетно пытался пройти, но их отбрасывали назад. Наглухо закрыты не только железные ворота, но и калитка. Справа на стене висит бумажка, на которой красным карандашом написано: “Кладбище закрыто. Санитарный день”».

А вот еще один свидетель.

Как вспоминал Виталий Петрович Курильчик, работавший в то время заместителем начальника управления бытового и коммунального обслуживания Мосгорисполкома, в чьем ведении находились и кладбища, волнения у начальства по поводу возможного митинга на кладбище начались еще накануне, в воскресенье. Его разыскал дома какой-то работник ЦК, чтобы осведомиться, есть ли трибуна на кладбище. Узнав, что трибуна установлена на ритуальной площади, приказал ее убрать — на случай стихийного митинга. Виталий Петрович резонно возразил, что ни присутствие, ни отсутствие трибуны погоды не сделает, и со своей стороны предложил объявить на кладбище санитарный день. Трибуну, правда, он убрал. Курильчик отметил и грубое нарушение общепринятого ритуала похорон: машина не должна въезжать на территорию кладбища, согласно ритуалу, от ворот гроб полагается нести на руках.

В тот день устроителям было не до приличий. Доехав до упора, мы остановились: дальше вела узенькая дорожка, машине не проехать, и последние несколько десятков метров гроб несли на руках мои друзья: Юра Дедов, Юра Гаврилов, Володя Модестов, Петя Кримерман и многие другие.

Я тем временем поспешил к воротам — хотел убедиться, что пропустили всех, кто приехал с нами. Еще не раз я бегал к воротам, пропуская своих и всех тех, кому удалось пробраться через многочисленные кордоны.

Все предусмотрели. Ближайшие станции метро не выпускали пассажиров, городской транспорт, шедший к кладбищу, не работал. Сотрудники КГБ и милиция придирчиво проверяли документы, и надо было проявить чудеса настойчивости и изобретательности, чтобы прорваться. Какой-то учитель привел к кладбищу отряд пионеров со знаменем. Пионеров затолкали за военный автобус. Сестру репрессированного Сталиным командарма Ионы Якира Беллу Эммануиловну пропустили, а сына Петю Якира, к тому времени уже известного диссидента, препроводили в отделение милиции. Происходили и другие прискорбные случаи, о которых мы узнали много позже.

Спустя много лет я узнал, что приходил проститься с отцом Андрей Дмитриевич Сахаров. Охрана не посмела его задержать, а вот сопровождавших его единомышленников на кладбище не пропустили. Как впоследствии рассказывала мне Юлия Вишневская [75] Юлия Вишневская — известная в те годы диссидентка. (она была в этой группе), они бегали вокруг высоченной каменной ограды кладбища, пытаясь хоть что-то разузнать, что-то увидеть, но тщетно.

Каждого проникшего к воротам и на территорию, не скрываясь, фотографировали сотрудники органов в штатском. Их было в избытке.

Когда я вернулся от ворот, гроб уже установили рядом с могилой на металлическую подставку, вроде госпитальной, но только без колесиков.

«Семидесятисемилетний Никита Сергеевич лежал в гробу на возвышении, окруженном венками и цветами. В ногах у него красные подушечки с тремя звездами Героя Социалистического Труда и орденами. Лицо его было значительным, таким значительным и спокойным, каким мне не доводилось видеть его на страницах газет или журналов, на экранах кино и телевидения. Высокий мощный лоб, волевые скулы. Казалось, на лице его запечатлелась какая-то важная дума, которой так и суждено остаться тайной. Рядом стояли члены его семьи, жена Хрущева Нина Петровна, в сером пальто с черной кружевной накидкой. Лицо, очень простое, открытое, бесхитростное, чем-то очень привлекательное, залито слезами. Тут же стояла Рада Никитична с каким-то отрешенным взором. Казалось, что ей очень холодно. Рядом высокий мужчина. Он очень похож и на отца, и на мать, и ясно, что это Сергей Никитич Хрущев. Тут же стоял Алексей Аджубей с красивым, несколько припухшим и замкнутым лицом» (Г. Федоров).