Бхагван Раджниш - Я — врата. Биография (Избранные беседы, том VI)

Кранти вышла замуж в очень юном возрасте, но несчастливо, так как ее муж умер через год после женитьбы. Раджнеш очень глубоко сочувствовал своей овдовевшей кузине и помогал ей как мог, убедил ее продолжать образование Позднее она стала школьным учителем. Арвинд закончил торговую школу и стал профессором колледжа. Пока Раджнеш был в Джабалпуре, все трое оставались вместе Они зарабатывали достаточно, поддерживали друг друга и жили комфортабельной жизнью.

Раджнеш продолжал делать в колледже то, что делал и в высшей школе: оставался таким же бескомпромиссным, неуступчивым и прямым, как всегда. Он охотно принимал любые следствия, которые развивали его свободу. Это незамедлительно породило различные трудности. Два года после своего поступления в колледж он продолжал искать какой-либо выход для себя.

Больше всего Раджнеша возбуждали уроки философии и логики. Неважно, что говорил профессор, — Раджнеш неизменно оспаривал это и выдвигал обширный, но логичный аргумент так, что профессор никогда не мог полностью закончить занятие. Когда уязвленный профессор не мог ответить должным образом, Раджнеш указывал, что это лишает смысла само пребывание в классе на философии и логике. Его вопросы и аргументы, основанные на остром чувстве поиска, имели, при всем том, четкое отношение к предписанной курсовой работе. Но однажды профессор не выдержал и предъявил ультиматум ректору: «Либо Раджнеш уйдет, либо я уйду». Директор вызвал Раджнеша в свой кабинет и попросил покинуть колледж. Хотя он и понимал, что это не столь уж серьезный недостаток Раджнеша, но не мог отказаться от одного из своих наиболее уважаемых и авторитетных профессоров.

Раджнеш понял ситуацию и согласился уйти, взяв с директора обещание, что тот устроит его в другой колледж, а это было нелегко, так как школьный год уже близился к концу. Директор согласился помочь. К тому времени репутация Раджнеша стала известна всему городу, и другие колледжи не хотели принимать его. Наконец директор джайнского колледжа Джабалпура согласился принять Раджнеша; но с условием, что он не будет задавать вопросы профессорам, как он делал это прежде. Раджнеш сказал, что это невозможно и что в таком случае ему лучше сидеть дома, чем просто присутствовать в классе. Директор позволил ему оставаться дома и изменил правила посещения занятий так, что Раджнешу было позволено появляться только на экзамене. Раджнеш за это свободное время нашел себе работу в ежедневной газете, где вскоре стал помощником редактора. Но он пробыл в газете всего несколько месяцев.

Этот период был не особенно значителен для занятий Раджнеша и его образования. Скорее он был более важен необычайной интенсивностью поиска вечного. Это было наиболее критическое время его жизни. Он был окружен сомнениями и ощущениями тревожащей ненадежности и пустоты. Ситуация становилась все более обостренной, потому что никто не руководил им, никто не следил за ним — он был без Мастера, он был один на пути.

Как было сказано ранее, Раджнеш не мог допустить ничего, не подвергнув предварительно сомнению. Особенно это касалось чьих-либо утверждений о существовании Бога, если эти люди не сталкивались с этим лицом к лицу, если не пережили этого лично. Он вопрошал обо всем, он отвергал все, включая и такие просветленные личности, как Кришна, Махавира, Будда, Иисус, и такие писания, как Веды, Упанишады, Библия и Коран. Таким образом, то, что он сейчас реализовал эти источники, не означает, что они помогли ему — его поиск в то время был абсолютно личным поиском. Из слов Бхагавана:

«В любой маленькой вещице было только сомнение, сомнение и ничего, кроме сомнения. Вопросы оставались без какого-либо ответа. В некотором смысле я был похож на сумасшедшего. Какое-то время я боялся сам себя. Я мог стать полностью безумным. Я не мог спать ночью.

Днями и ночами… вопросы кружились вокруг меня… Я был далеко в море, так сказать, без какой-либо лодки или берега. Любые лодки были там, я мог сесть в них или отринуть их. Здесь было много лодок и много моряков, но я… не хотел ступить ни в одну из них. Я чувствовал, что лучше тонуть самому по себе… чем шагнуть в какую-либо из лодок. Или жизнь должна была вынести меня, или я должен был утонуть, я чувствовал, что я должен был принять это погружение.

Я находился в высшей степени помрачения сознания. Как будто я падал в глубокий и темный колодец. Мне много раз снилось, что я падаю и падаю, лечу все глубже внутрь бездонного колодца. И много раз я… пробуждался ото сна весь в поту, в испарине, потому что падение было бесконечным, ни земли, ни места, где могли бы отдохнуть мои ноги… передо мной не было ясного пути. Вокруг была темнота. Каждый мой шаг был в полной темноте — бесцельный и сомнительный. Я был полон напряжения, чувства ненадежности и опасности».

И нельзя было убежать, и не было ни одной отдушины. Он знал очень хорошо, что столкнулся с критическим временем своей жизни: при малейшем порыве бессознательного или потере терпения, или нехватке мужества он мог стать неистовым сумасшедшим. Опять же ситуацию привело к такой критической точке отсутствие Мастера. Он искал его долго и тяжело, но не мог никого найти. «Очень трудно найти Мастера, — признается он, — исключительно трудно найти существо, которое стало несуществом, редко можно найти присутствие, которое есть почти отсутствие, редко можно найти человека, который есть просто дверь к божеству, открытая дверь к божеству, которая не будет вам мешать, через которую вы сможете пройти. Это очень трудно… Да, иногда это происходит, и личность может работать без Мастера, но такое путешествие очень опасно».

Эта тревожно-интенсивная и меняющаяся ситуация продолжалась целый год. Она привела Раджнеша к очень трудному состоянию ума. Бхагаван описывает, через что он прошел за этот период:

«В течение почти целого года было невозможно понять, что происходит. Даже остаться живым было очень трудно, потому полностью исчез аппетит. Шел день за днем, а я не чувствовал ни жажды, ни голода Я должен был заставлять себя есть, заставлять себя пить Тела как бы не существовало, и я должен был причинить себе боль для того, чтобы почувствовать, что остаюсь в теле. Я стучал головой о стену, чтобы почувствовать, здесь ли еще моя голова или нет. Только когда это причиняло боль, я начинал немного чувствовать свое тело.

Каждое утро и каждый вечер я пробегал от пяти до восьми миль. Люди думали, что я сошел с ума: почему он бегает так много? Шестнадцать миль в день! А я это делал как раз для того, чтобы почувствовать себя — не потерять контакт с самим собой… Я не мог ни с кем говорить, потому что все стало таким непоследовательным, что даже сформулировать одно предложение стало трудным. В середине предложения я забывал то, о чем говорил: на полпути я забывал, куда иду. И возвращался назад…