Борис Полевой - Силуэты

Снова оказавшись у нас, он чувствовал себя дома, и этот период его жизни стал временем бурного, интенсивного творчества и в поэзии, и в драматургии, и в кино. Он был активнейшим деятелем Всемирного Совета Мира. Много и с энтузиазмом работал по «мирошным», как он шутил, делам, но и во время этих поездок ухитрялся писать и стихи и пьесы.

Во время конгресса в Варшаве нам трем — артисту Николаю Черкасову, Хикмету и мне — было поручено составить к утру проект какого-то документа. В назначенное место Хикмет не пришел. Мы направились к нему в номер. Он сидел на диване, поджав ноги, в ночной рубашке, и что-то быстро-быстро писал. Вскинул на нас свои голубые глаза и удивленно, сердито отмахнулся.

— Потом, потом.

Признаюсь, я был несколько даже обижен такой встречей, тем более что дело, которое нас к нему привело, не терпело отлагательств. А вот Николай Константинович, натура глубоко артистическая, все воспринял по-иному.

— Поэт, настоящий поэт. Помните, как бранили критики Петра Петровича Кончаловского за его Пушкина без штанов?.. Вот так, именно так и пишутся великолепные стихи.

Хикмет ездил на конгрессы мира, даже когда врачи категорически это ему запрещали. Но выступать не любил. Если уж выступал, то речь его скорее напоминала белые стихи. Опытнейшие переводчики, сидевшие в кабинах, всегда затруднялись его переводить и извиняющимися голосами лишь пересказывали его выступление. Но в нужную минуту, когда от нападок отстаивались какие-то важные принципы, он легко вскакивал на трибуну, и его словесный удар бил всегда точно в цель.

Так было, например, однажды в Стокгольме на конгрессе, где китайская делегация попыталась расколоть Движение. Вылазка готовилась заранее. Мы ее, в сущности, и предвидели. Китайцы, как всегда, приветливо здоровались, улыбались, вели дружелюбные разговоры, но мы видели, что машины их судорожно курсируют между зданием конгресса и китайским посольством. Потом на делегатских скамьях появились китайские дипломаты, а маленькие куколки — переводчицы, покинув кабины, смешались с делегатами. Мы поняли: провокация вот-вот произойдет.

Так и вышло. Когда обсуждался документ конгресса и советский делегат заговорил о ленинской политике мирного сосуществования государств с различным социальным строем, китайские делегаты вдруг забушевали, закричали, затопали, застучали наушниками по столам. Девушки-куколки тоненькими голосами переводили на русский их реплики, звучавшие с мест.

— Левизинисты, левизинисты, — пищали они.

Конгресс замер: что происходит? Что вдруг сделалось с китайской делегацией, обычно такой дисциплинированной, сдержанной, улыбчивой?

— Социал-империалисты, левизинисты.

Председатель, огромный негр из Сенегала, расколол стакан о графин, безуспешно пытаясь восстановить тишину. Наконец он предложил представителю китайской делегации подняться на трибуну, высказаться, обосновать свои претензии.

— Как они смеют говорить о мирном сосуществовании, — зажурчало в наушниках. — Разве могут мирно сосуществовать волки и овцы!

И тут высокая, стройная фигура в сером костюме метнулась через зал. На трибуне оказался Хикмет, возбужденный, решительный, яростный.

— Кто овцы? Мы овцы? — крикнул он в огромный зал. — Мы львы!

На мгновение, когда в наушниках журчал перевод его слов, многоязычная аудитория замерла, а потом грянули такие аплодисменты, каких, вероятно, еще и не слышал этот довольно-таки экспансивный конгресс. Возвращаясь на свое место, Назым просто продирался сквозь аплодирующую толпу, ему жали руки, женщины целовали его, оставляя на щеках карминные следы.

Так пятью словами была сорвана тщательно задуманная провокация, и конгресс не только не раскололся, а продолжал работу еще более сплоченным.

Назым Хикмет не боялся споров, в делах он был мужественен, храбр, его глаза спокойно смотрели в лицо любой опасности. Но однажды я все-таки видел слезы, настоящие слезы в этих его выразительных глазах. И, признаюсь, сам был в этом виноват.

В 1962 году отмечалось его шестидесятилетие. В этот день он получил гражданство Советского Союза и назвал этот час самым счастливым часом своей жизни. Выступая на посвященном ему вечере в клубе литераторов, я закончил свое слово так:

— Да здравствует наш согражданин Назым Хикметович Хикметов!

Когда после этого мы с ним расцеловались, щеки его были мокры от слез…

Таким вот и стоит он передо мною, когда я оказываюсь возле гранитной глыбы, на которой высечен контур высокого, устремленного вперед человека, идущего навстречу шквальному ветру. Таким мы видели и знали его. Таким он и был до последней минуты — деятельным, кипучим, с сердцем, открытым для дружбы и добра. Он и умер, как жил. Утром его нашли в прихожей со свежей газетой в руках. Газета была открыта на странице, где рассказывалось о новой зверской бомбардировке Ханоя и Хайфона.

Передо мной альбом репродукций. Обычный, казалось бы, художественный альбом. И в то же время он необычен, может быть даже единственен в своем роде. И прежде всего потому, что рисунки и картины, воспроизведенные в нем, вышли не из-под пера или кисти, а из-под трех перьев и трех кистей.

Вот уже более сорока лет три руки создают в этом своем коллективном движении острейшие карикатуры, остроумнейшие шаржи, проникновенные иллюстрации, помогающие постичь глубину образов Салтыкова-Щедрина, Чехова, Горького и, наконец, монументальные станковые полотна, запечатлевающие героические страницы нашей советской истории.

Когда-то на одном из дружеских вечеров в Центральном Доме работников искусств был проведен шутливый конкурс на самую заковыристую фамилию. Призом был объявлен огромный уникальный арбуз. От соревнователей, среди которых были видные наши актеры, поступили конверты с множеством фамилий, одна другой причудливее. Была, помнится, среди них, так сказать, духовная фамилия — Поморюякопосухуходященский. Арбуз-гигант получил знаменитый актер МХАТа, назвавший фамилию Кукрыниксы. Она оказалась самой причудливой, самой необычной и в то же время самой емкой, многозначительной, ибо под этой фамилией уже более сорока лет дружно живут, не ссорясь между собой, и не просто живут, а бурно, талантливо, необыкновенно продуктивно работают три художника: