Сергей Ильин - Витте

Другой каратель, генерал Ренненкампф, оставался на хозяйстве. Преисполненный служебного рвения, он доносил: «Законный порядок между железнодорожными и телеграфными служащими на Забайкальской дороге и телеграфистами Забайкальской области водворен… К половине февраля окончится следствие и виновные понесут вполне заслуженную кару. Работа Забайкальской дороги уже значительно улучшилась. Есть надежда в половине февраля довести пропускную ее способность до десяти пар воинских. Выполнив волю Вашего императорского величества относительно Забайкальской дороги со Сретенской веткой, отправляюсь в Иркутск, откуда немедленно вернусь в Читу для суждения виновных в мятеже. Испрашиваю дальнейших повелений Вашего императорского величества» 149.

Поставленную задачу С. Ю. Витте решил — огромная, хотя и ненадежная вполне армия была доставлена к новым местам постоянной дислокации посуху и морем. Местные сатрапы получили возможность перевести дух. 21 апреля 1906 года одесский генерал-губернатор А. В. Каульбарс направил царю радостную телеграмму: «Всеподданнейше доношу Вашему императорскому величеству, что все части 15 пехотной дивизии прибыли с Дальнего Востока во вверенный мне округ. Все прибывшие эшелоны торжественно встречаются; настроение людей было радостное и приподнятое, и, при высадке на родной земле, восторженное „ура“ прибывающих и встречающих покрывало тосты о здравии и благоденствии Вашего императорского величества и дорогой родины» 150. В течение первых месяцев 1906 года через Одессу вернулось из Маньчжурии на родину около 100 тысяч человек запасных. Их встречал лично А. В. Каульбарс с почетным караулом и оркестром, угощал обедом. Оркестр играл государственный гимн, произносились торжественные речи. Почетному караулу на всякий случай были розданы боевые патроны.

Хотя революция — это война, правительство, полагал С. Ю. Витте, должно вести ее, руководствуясь прежде всего точными законами. Еще в середине декабря Совет министров инициировал закон о применении смертной казни за убийства должностных лиц государства по политическим мотивам. Существовавшие до того правила о предании суду за политические убийства были весьма разнообразны и допускали возможность чисто бюрократического произвола.

В гражданском судопроизводстве Российской империи смертная казнь даже за серьезные преступления применялась исключительно редко. Фактически самым тяжким наказанием были бессрочные каторжные работы, обрекавшие человека на медленное и мучительное умирание. В этом проявилось лицемерие российского абсолютизма, так возмущавшее писателя Льва Николаевича Толстого. Зато военные суды, наоборот, чаще всего приговаривали преступников к лишению жизни. Можно быть сторонником смертной казни, рассуждал С. Ю. Витте, можно быть ее противником, суть не в этом, а в том, что нельзя превращать наказание смертной казнью в «государственное убийство». А между тем так оно чаще всего и бывало — за одни и те же преступления наказания могли быть совершенно различными. Все зависело от того, какому суду будет предан виновный, как то или иное высокое начальствующее лицо заблагорассудит. Этими начальствующими лицами являлись генерал-губернаторы, число которых сильно увеличилось по мере объявления тех или иных местностей на исключительном положении. Приговоры военных судов о смертных казнях также подлежали утверждению этих генерал-губернаторов. В одних случаях смертные приговоры утверждались, а в других — нет.

Без смертной казни в тех чрезвычайных обстоятельствах обойтись было довольно трудно, поскольку террористические акты революционеров против должностных лиц государства приняли уже массовый характер. С другой стороны, административный произвол в этом щекотливом вопросе только лил воду на мельницу революции. В правительстве был разработан законопроект, по силе которого все покушения на жизнь и здоровье государственных служащих должны были автоматически попадать не в гражданские, а в военные суды. Туда же следовало направлять и все дела, связанные с нелегальным изготовлением и применением взрывчатых веществ. Приговоры военных судов не требовали санкции генерал-губернаторов. Таким образом, с одной стороны, судебной власти, пусть даже и военной, придавался независимый от администрации характер, а с другой — сфера применения исключительной меры наказания сужалась.

В мемории Совета министров по этому вопросу говорилось, что «…теперь не идет дело об установлении смертной казни за какое-либо преступление, до сего этому наказанию не подлежавшее, а об устранении совершенно недопустимого положения, при котором лишение виновного жизни происходит не в силу категорического веления закона, а в зависимости от воззрений… того или другого лица, от которого зависит передача дела на рассмотрение военного суда».

С другой стороны, говорилось в мемории, военные суды, руководствуясь статьей 279 Воинского устава о наказаниях, обязаны были выносить смертные приговоры, не принимая во внимание утвержденные в 1903 году Правила уголовного уложения. Этими правилами разрешалось, в случае смягчающих вину обстоятельств, заменять смертную казнь каторгой и определять наказание за политические убийства в виде каторги без срока для женщин или несовершеннолетних 151.

Совет министров предложил: «Дела об убийстве или покушении на убийство по политическим побуждениям чинов войск, полиции и других должностных лиц при исполнении ими обязанностей службы или же вследствие исполнения сих обязанностей, подчиняются ведению военного суда для рассмотрения и решения по правилам, установленным в разделе IV Военно-судебного устава, с применением к виновным наказания, предусмотренного в статье 279 Воинского устава о наказаниях, причем суду предоставляется ходатайствовать в случаях особо уважительных о смягчении назначенного виновному наказания переходом от смертной казни к каторге без срока» 152.

Монарх не может являться источником зла. Во всеподданнейшей записке, приложенной к указанной мемории, С. Ю. Витте предупредил Николая II: законодательная санкция путем высочайшей резолюции, наложенной на меморию, недопустима. «Подобные меры, — писал С. Ю. Витте, — должны исходить от правительства в установленном для того порядке и не могут быть связываемы с именем Вашего императорского величества. Соображение это заставило меня ходатайствовать перед Вашим величеством о передаче дела в Государственный совет для того, чтобы в случае признания нового порядка необходимым, издание его последовало в виде мнения Государственного совета, а не в форме именного высочайшего указа Сенату» 153.