Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)

Только среди единомыслящих, лично друг друга знающих и доверяющих, специалист может свободно высказаться также и по политическим вопросам.

Если два специалиста разговаривают друг с другом частным образом о неслужебных вопросах и, если к ним подходить партийный коммунист, то разговор немедленно обрывается и сейчас же переводится на безопасную тему.

Агенты ГПУ, — как политического, так и экономическая отдела, — которые выступают под различными масками (сослуживцы, помощники, секретари, машинистки, любовницы, шоферы и т. д.), пытаются установить самым различным образом действительное политическое направление «беспартийного» специалиста. Данный агент называет себя беспартийным, старается наладить дружеские отношения и рассыпается в жестокой критике по поводу политического деспотизма советского режима, отсутствия всяких политических свобод, гнусной системы сыска, экономических неурядиц советского хозяйства и т. д. Как бы специалист ни был подозрителен, как бы осторожны ни были его ответы, как бы безразличны ни были вставленные им в разговор замечания, — все же ловкий агент всегда сумеет извлечь какой-либо вывод из разговора и полученных ответов. Если же, — а это бывает довольно часто, — вовлекаемый в разговор специалист молчит, как рыба, обнаруживает свою полную незаинтересованность и безразличность по отношению к политическим вопросам, или же начинает петь хвалебные гимны советскому режиму и достигнутым им блестящим экономическим результатам, тогда агент знает что он узнан в качестве такового, или что его собеседник, во всяком случай, относится к нему с глубочайшим недоверием.

Политическим агентам помогают в этом отношении также партийные коммунисты, и не находящееся на прямой службе ГПУ. Даже если он знает, что специалисту известно, что он член партии, он все-таки пытается вовлечь его в разговор на политические или экономические темы, дабы из полученных ответов извлечь известные данные о политической ориентации специалиста.

Иногда для специалиста представляется чрезвычайно затруднительным избегать такого разговора, в особенности, если он имеет дело со своим начальником. Но даже если специалист определенно уклоняется от таких разговоров, даже если он совершенно избегает общественно-политической жизни, и в политическом отношении проявляет строжайшую сдержанность, то он все же еще не добьется того, чтобы его считали политически совершенно лояльным. Крайняя политическая сдержанность и абсолютное молчание по политическим вопросам вовсе не считается рекомендацией для данного лица. Только тогда специалист считается действительно лояльным, когда он ясно и недвусмысленно, разговорным или иным путем, высказывает свое сочувствие к политическим и хозяйственным мероприятиям советского правительства.

Подобным или иным образом политическая полиция, в конце концов, добивается того, какого образа мыслей придерживается данный специалист. Находят друзей этого специалиста, подвергают проверке сделанные им указания о его прошлом, ведут, — в особенности, если дело идет об ответственных и важных специалистах, — текущее «дело» об их деятельности и запрашивают от партийных начальников или сослуживцев этого специалиста так называемую «характеристику».

Вся эта система сыска и надзора за специалистом на советской службе, — о справедливости или необходимости коей здесь не приходится спорить, — во всяком случае, имеет то последствие, что она парализует рвение к работе и энергию специалиста, и убивает его независимость и силу воли.

Специалист никогда не имеет того чувства, что он занимает постоянное и прочное место. Он некоторым образом работает в пустом пространстве, он знает, что — как бы он ни был честен — он, рано или поздно, будет замещен партийным коммунистом, либо действительно располагающим потребными знаниями, либо думающим, что он ими располагает. Он знает, что он в советской России, в случае потери им своей должности на государственной службе, вряд-ли сможет еще где-либо устроиться. В старости у него нет права на пенсию, и его перспективы в этом отношении, — если он вообще так далеко заглядывает вперед, — весьма мрачны. Постоянная маска, на службе и вне службы, разыгрывание сочувствия к политическим или хозяйственным мероприятиям и событиям, совершенно противоречащим всему кругу его идей или интересов, угрюмое молчание, которое он вынужден хранить по их поводу, если он не желает выражать сочувствия этим мероприятиям или событиям, — вся эта внутренняя борьба приводить часто, в особенности у более слабых натур, к полному, не только лишь показному, равнодушию в отношении деятельности и всего окружающего, к полной покорности судьбе, к вялому, чисто бюрократическому, совершенно безучастному исполнение ежедневных служебных обязанностей.

Крупный специалист, занимающей очень высокий пост в хозяйственной жизни советской России и абсолютно чуждый всякой политики, определил положение специалистов весьма метко следующими словами:

«Наше положение совершенно ясно. Лучше всего его можно сравнить с положением канатного плясуна. Мы все ходим по тонкому канату, мы знаем прекрасно, что мы несомненно когда-либо свалимся с каната. Мы не знаем только одного: когда и по какую сторону каната мы сломаем себе шею».

Неизбежным последствием такого положения вещей является вынужденная ложь и невероятное лицемерие, производящие удручающее впечатление.

Специалист обязан восхищаться по всякому поводу, если он хочет быть на хорошем счету в коммунистической партии и сохранить свою должность. Он, следовательно, должен притворяться и часто лгать.

Зайдя однажды по делу в другое правительственное учреждение, я спросил служившего там на весьма ответственной должности специалиста, которого я лично хорошо знал с давнего времени, каково его мнение о вносящем коренной переворот в области крестьянского хозяйства мероприятии, опубликованном вчера в газетах.

Он ответил мне совершенно откровенно, что считает его безумием, делом «экспериментирующих фармацевтов», не имеющих самого малейшего понятия о том, что они делают, и высказал глубокое убеждение в том, что эта мера провалится, так же, как целый ряд ей предшествующих.

Через некоторое время в кабинет вошел его начальник, политически руководитель данного учреждения, партийный коммунист, полуинтеллигент из рабочих, и спросил его, между прочим, что он думает о данном мероприятии. Мой знакомый отчеканил совершенно спокойно, без малейшего замедления:

«Это правительственное постановление представляет собой крупный шаг вперед на хлебозаготовительном фронте. Это — ударная задача первейшего значения и прекрасное разрешение давно назревшей проблемы в общегосударственном масштабе».