Федор Бурлацкий - Мао Цзэдун и его наследники

Вернувшись к жизни после продолжительных болезней, сказала Цзян Цин, она вдруг столкнулась с фактом существования исторических противоречий. Социалистическая нация упорно продолжает ставить (и смаковать) пьесы о духах, императорах, чиновниках, генералах, ученых и шикарных женщинах, продолжает искать развлечения в знаменитых иностранных драмах. Если мы не приведем надстройку в соответствие с социалистическим экономическим базисом, то подобные драмы неизбежно «разрушат» этот базис.

Цзян Цин предостерегала против привычки наслаждаться радостями импортированной культуры. Империализм— это одряхлевший капитализм, паразитирующий и прогнивший. Современный ревизионизм — это продукт империалистической политики и разновидность капитализма. Они не способны создавать хорошие произведения. История капитализма насчитывает несколько столетий, и все же он располагает лишь жалким количеством «классических» творений. Они (капиталистические писатели) создали кое-какие произведения, скопированные с «классиков», но произведения эти стандартны и уже не привлекают народ, а значит, они целиком упадочнические. С другой стороны, есть вещи, буквально наводняющие рынок, — такие как рок-н-ролл, джаз, стриптиз, импрессионизм, символизм, абстракционизм, модернизм и т. д.; список можно продолжать до бесконечности… Одним словом, налицо упадочничество и похабщина, которыми пользуются, чтобы отравлять и разлагать сознание народа.

Цзян Цин осудила космополитизм 30-х годов в Китае. То, что Лю Шаоци нравилось разнообразие культуры, проповедь им «общенародной литературы и искусства», означает «буржуазную либерализацию», тогда как Председатель учит, что литература и искусство должны служить «пролетарской диктатуре», писатели и деятели искусств должны «вместе с рабочими, крестьянами и солдатами участвовать в самых жарких схватках классовой борьбы».

Все просто, ясно, недвусмысленно. Заметьте, как идет постоянная эскалация культурного нигилизма среди «леваков». Один говорит: надо создать пролетарскую культуру. Другой предлагает: нет, этого мало, надо уничтожить всю непролетарскую культуру. Третий утверждает: нет, и этого мало, надо уничтожить всех носителей непролетарской культуры. Четвертый включается: нет, и этого мало, надо уничтожить и потребителей непролетарской культуры. Пятый шумит: и этого мало, надо уничтожить всех носителей непролетарской культуры другого сорта, например, «ревизионистской советской культуры». Шестой кричит во весь голос: нет, и этого мало, надо уничтожить всех носителей мнимой пролетарской культуры, кроме тех, кто воспевает «красное солнышко» — Мао Цзэдуна. Это становится единственным критерием «пролетарского» характера культуры, и, наконец, на этом сходятся все…

Для понимания духовного облика Цзян Цин особенно характерно ее отношение к террору в период «культурной революции». Она ни словом не обмолвилась о трагической судьбе Пэн Чженя, Лю Шаоци, Чэнь И, Хэ Луна, их жен и детей, а также многих сотен других деятелей, с которыми она была знакома или о которых слышала. Она полагала, что «революция в области культуры» — переделка литературы, драматургии — не может не сопровождаться «революционной ликвидацией» носителей противоположных, буржуазных начал. Они должны быть выметены как сор — эта фраза хунвэйбинов была понята так, что они должны быть измордованы, избиты, оплеваны, унижены и убиты, на то и «великая пролетарская культурная революция». Она с восторгом сообщает Р. Уитке, что уже в 1966 году «началась гражданская война», полагая такую войну единственным средством утверждения пролетарских начал в духовной жизни, а главное — установления контроля со стороны ее группы за всем производством культуры.

Напомним о преследованиях, которым подвергалась по наущению Цзян Цин семья Лю Шаоци, прежде всего его супруга — Ван Гуанмэй. Она закончила два высших учебных заведения и работала переводчиком с английского в иностранном отделе ЦК КПК. Она вышла замуж за Лю Шаоци двадцати четырех лет. Лю был вдвое старше ее.

Лю Шаоци до этого разошелся со своей пятой женой. Первая его жена была казнена чанкайшистами в начале 30-х годов, остальные были живы. У Лю Шаоци от брака с Ван Гуанмэй были две дочери (кроме того, у него было несколько сыновей и дочерей от предыдущих браков). Шестая жена была изящна, красива и умна (на Западе много писали об особом озлоблении против нее со стороны стареющей Цзян Цин и даже искали в этом одну из причин гонения на Лю Шаоци).

Ван Гуанмэй всегда имела при себе минимум вещей на случай, если ее посадят в тюрьму. На одном из очередных допросов хунвэйбины продержали ее с шести утра до десяти вечера. Время от времени ей давали успокоительные капли. Ван Гуанмэй сопротивлялась атакам своих юных инквизиторов:

Обвинитель: Наденьте другое платье.

Ван Гуанмэй: Не надену.

Обвинитель: Вы не должны возражать.

Ван Гуанмэй: На мне хорошее платье.

Обвинитель: Это выходное платье. Вы же в суде.

Ван Гуанмэй: Я не буду надевать другое платье. Оно мне не нравится.

Обвинитель: Тогда зачем же вы его носили в Индонезии?

Ван Гуанмэй: Тогда было лето.

Обвинитель: А зачем же вы его надевали в Лахоре?

Ван Гуанмэй: Я его не надену, что бы вы ни говорили.

Обвинитель: Но вы же в суде. Осторожнее! Если будете упрямиться — берегитесь.

Ван Гуанмэй: Мне все равно. Даже если я умру.

Обвинитель: Мы хотим вас иметь живой. Наденьте платье.

Ван Гуанмэй: Давайте говорить серьезно.

Обвинитель: С вами вообще не собираются говорить.

Ван Гуанмэй: Вы не имеете права посягать на мою свободу.

Обвинитель: Вы буржуйка. Инакомыслящая. Демократия на вас не распространяется. Для вас — диктатура. Вы лишены свободы.

Ван Гуанмэй: Я не надену это платье. Но если я допустила ошибки, я готова выслушать критику.

Обвинитель: Вы признаны виновной. Наденьте то платье, которое было на вас в Индонезии.

Ван Гуанмэй: Тогда было лето. Летнее платье — для лета. Зимнее платье — для зимы.

Обвинитель: Прекратите свой вздор. Все это — буржуазные замашки и капризы.

Ван Гуанмэй: Председатель сказал, что мы должны следить за изменениями в климате и вести себя соответствующим образом.

Обвинитель: Председатель говорил о политическом климате. А вы можете замерзнуть даже в своем меховом манто. Ну, будете надевать платье?

Ван Гуанмэй: Нет.

Обвинитель: Что вы думаете об отставке Лю Шаоци?

Ван Гуанмэй: Радуюсь ей. В Китае больше не будет ревизионизма.

Обвинитель: Но мы все-таки должны свести с ним счеты. Как вы думаете?