Дмитрий Добродеев - Каирский синдром

Речь шла о крупной международной игре, и судьба этих несчастных мало кого интересовала. В июне 72-го было принято решение — выслать.

Паковали чемоданы в траурной обстановке. Многие смахивали слезу: не успели накопить на «Запорожец».

Прощание с Египтом было похоже на бегство.

Бардизи ходил довольный вдоль корпусов Наср-сити, помахивал плетеным стеком: в его сверкающих солнечных очках отражались силуэты грузящихся хабиров. Богатство и притягательная сила Запада одержали верх над призрачной идеей арабского социализма и дружбы с СССР.

17 марта 2010-го. Мы с немцами едем в Александрию и Эль-Аламейн. Проезжаем Вади-Натрун. Полицейские щелкают фотоаппаратами, подливают себе «Егермайстер».

На всем пути из Каира в Александрию стоят двух-трехметровые башни — шишкообразные, с многочисленными бойницами. Сотни таких башен — вдоль дороги, в полях и рощах.

В 71-м я не обращал на них внимания, но теперь спрашиваю:

— Что это?

Старик Шамс неохотно отвечает:

— Голубятни. Феллахи выращивают голубей и жарят в кипящем масле. Но особенно они любят воробьев, которых ловят сетками в полях. Их косточки аппетитно хрустят на зубах.

Немцы не понимают, о чем мы балакаем на египетском диалекте, продолжают пить «Егермайстер».

Флешбэк: март 71-го, этот же маршрут.

Мы едем на «козлике» в Александрию проверять нефтеналивные установки.

Мой спутник — Александр Иванович, немолодой инженер из Одессы.

Едем по пустынной дороге. Вокруг барханы. Пустыня завораживает.

Помечаю в тетрадке: цистерна — сихрадж, множественное число — сахаридж.

В Александрии мы обходим эти цистерны, Александр Иванович объясняется на пальцах с египтянами, делает на цистернах пометки мелом:

— Вот это — для снабжения советских частей, а это — ваше!

Как обычно — теневая бухгалтерия.

Курю поодаль, переводить не хочу.

В Александрии попадаем на советский военный корабль, эсминец «Сторожевой».

Раздеваюсь прямо на пристани и плюхаюсь в Средиземное море — хоть разок искупаться на память.

Нас ведут на корабль и там кормят флотским обедом.

Матросы провожают грустным взглядом, когда мы уходим в город. Они не могут сойти на берег. Но факт есть факт — Советы в Средиземном море!

Заходим с Александром Ивановичем в парк, где лежат эллинистические скульптуры — микс из древнеегипетского и греческого стилей. Делаю пару фоток. Ничего интересного. Только в голове вертятся слова «сихрадж-сахаридж».

Александрия пуста в этот период «войны на истощение». Туристов нет, кинотеатры крутят фильмы в полупустых залах. Посмотрел какой-то дурацкий военный фильм «Тора-тора-тора»: арабы все время ржали при звуке истерических японских фраз. Особенно их смешил лающий голос адмирала Ямамото.

Потом прошелся по улицам. Я и тогда, и сейчас считаю Александрию менее интересным городом, чем Каир, каким-то эллинистическим, неарабским. Город стоит на косе, как Петербург, что ли. Не знаю, что можно сказать об Александрии, кроме того, что здесь родился Насер, а король Фарук закатывал отменные оргии в своей резиденции «Мунтаза».

Александрия-2010: монстр на отмели, отделен камышами от дельты, высятся жуткие небоскребы, как утюги над песчаной полоской у моря, того гляди обрушатся.

Проехали по набережной: арабской кухни не видно вообще, повсюду американский фаст-фуд. Что алкоголя нет нигде, понятно. Но то, что даже лавки с фулем и таамией запрятаны в боковые улочки, трудно объяснить. От былой роскоши остался лишь парк короля Фарука, где в роще примостилась симпатичная гостиница «Хелнан Филастын». А в целом впечатление тяжелое — упадок средиземноморской цивилизации, и вместо нее непонятно что, как и зачем. Перекошенный и переполненный. Неужели это ты, Египет?

В Александрии запомнился лишь Археологический музей. Экскурсию вел молодой профессор-археолог, явный копт. Он шел впереди нас, гордый потомок фараонов. Форма головы, осанка были другими, чем у нынешних египтян.

Перейдя в раздел исламской культуры, он сказал:

— И это тоже культура, конечно же…

За этим «конечно» скрывалось большое «но». Он понимал превосходство древнеегипетской цивилизации над слишком общедоступным исламом.

Подумалось: «Сколько получает профессор археологии в Александрийском университете? Наверное, сущие копейки, но он служит своим, полузабытым древнеегипетским богам… Он сохраняет память предков в бушующем исламском море».

Дорога Александрия — Эль-Аламейн идет вдоль Средиземноморского побережья. Бесконечные ряды кондоминиумов и таунхаузов: на десятки километров — сплошные застройки и ни единого деревца. Новая буржуазия вкладывается в недвижимость. Все побережье — как Рублевка.

И вся эта кирпично-глинобитная масса устремилась к Эль-Аламейну, где военный музей и отличный немецкий воинский мемориал. О нем местные власти искренне заботятся.

Арабы, и мусульмане вообще, любят немцев, но они не любят англичан и американцев. Евреи — особая тема.

Военный музей Эль-Аламейна. Техника 42-го года. Британские, немецкие, итальянские танки и бронемашины. Есть даже танкетки индийской сборки.

Сел за руль немецкой бронемашины.

На ней я и въехал в 1942 год.

Раскаленный воздух пустыни обжег дыхание.

Наш мотопехотный батальон застрял на подступах к Эль-Аламейну. Как непохоже это на чудесные арабские сказки: в них оазисы с пальмами, где усталых путников ждут покорные верблюды, навьюченные ослики и услужливые погонщики. А у нас вокруг — бесконечная пустыня, барханы и огненный ветер. Лишь сумерки приносят облегчение: мухи успокаиваются, можно лечь на теплую броню и созерцать небосвод. Темная ночь, бездонное небо… Созвездие Большой Медведицы. Сигарета Juno дымится во рту. Германия далеко. А с утра все по новой. Во что я влип, простой немецкий солдат?

Хуже всего — песчаные бури. Хамсин дует не переставая, температура воздуха доходит до шестидесяти градусов. Дальше двух-трех метров ничего не видно. Задует ветер, и боевые действия тут же стихают. От песка нет спасения даже в палатке. Он на зубах, в глазах, в моторах. Второй враг — солнце. К полудню боевые действия прекращаются из-за жары. Мы замеряли: температура в полдень доходит до семидесяти пяти градусов. К металлу невозможно прикоснуться, выстиранная одежда, положенная для просушки на танк, обугливается. На броне мы жарим порошковый омлет.

Наша пища никуда не годится. Хлеб, мясные консервы, сардины в масле и сушеные овощи. Редко — лимон. И так — изо дня в день, из недели в неделю. Мечтаем получить немного свежего мяса, овощей или фруктов. Арабы продают за бессовестную цену пару луковиц или дыню.