Николай Молчанов - Генерал де Голль

Изменилось, и отнюдь не к лучшему, положение самой французской армии. После освобождения Франции она непрерывно ведет грязные войны в Индокитае, затем в Алжире. Недавно ей пришлось испытать позор суэцкой авантюры. И всегда она терпит поражения. Ежегодного выпуска офицеров из Сен-Сира и других военных училищ не хватает, чтобы восполнить бесславные потери. Часть французской армии находится в Европе. Но здесь она подчинена Атлантическому союзу. Незадолго до выступления де Голля в Сен-Сире стало известно, что с начала 1957 года силами НАТО в Центральной Европе, в состав которых входили и французские войска, будет командовать бывший гитлеровский генерал Шпейдель! С тех далеких времен, когда молодой Шарль де Голль, вдохновленный военной романтикой де Виньи, Пеги, Барреса, мечтал о будущей великой славе французской армии, произошло очень много такого, что показалось бы ему тогда чудовищно нелепым кошмаром. Теперь это стало действительностью.

Но генерал скрепя сердце все же пытается вдохновить молодежь гордым сознанием принадлежности к кадровому офицерству, сознанием, которое он испытывал, когда был сен-сирцем и которое сохранил вопреки всему. «Вы выбрали военное ремесло, — говорит он в своей речи. — Оно потребует отказа от свободы, от денег, оно связано с тяжелыми испытаниями, с часами горечи, с годами тоски. Но в обмен за это оно дает вам высокое сознание зрелости, радостное чувство служения великому делу, высокую гордость, надежду на свершение великих дел и неизменно самую прекрасную мечту о славе, осененной знаменами».

По традиции и долгу старого военного он и должен говорить здесь примерно такие вещи. Но де Голль не собирается ограничиваться этим и, презирая все каноны, резко напоминает о «маразме», который переживает франция. Он обрушивается на «систему», угрожающую самому существованию французской армии, которую, как он заявляет, «хотят утопить в атлантической и европейской интеграции». «Вы начинаете военную карьеру в мрачных обстоятельствах», — говорит он. Однако свою речь де Голль заканчивает выражением оптимистической веры в судьбу Франции: «Сен-сирцы, я говорю вам, что никогда не терял веры в будущее Франции». Вновь звучит мотив надежды, уверенности, который неизменно отличает его редкие тогда публичные выступления.

Но и на этот раз генерал ничего не сказал об Алжире, о том, что особенно волновало всех и что в первую очередь хотели от него услышать. В начале 1957 года стало совершенно ясно, что алжирская драма приближается к своему последнему акту. Бесконечное продолжение войны не устраивало никого. Но каким должен быть конец? Где и как искать выход из тупика? В ответ на эти вопросы можно было услышать множество разноречивых ответов, в которых отражались самые неожиданные и противоречивые стремления, интересы и иллюзии. С некоторой долей условности их можно разделить на три главных направления.

Крайняя колонизаторская тенденция ярче всего выражалась верхушкой европейского меньшинства в Алжире и находила поддержку в мелкобуржуазном населении метрополии. Представители этой тенденции упорно твердили, что «Алжир — это Франция», что необходимо путем самых крайних усилий подавить восстание, а затем осуществить «интеграцию» Алжира с Францией. План «интеграции» был противоречив и явно фантастичен.

Другое направление, на сторону которого склонялись постепенно все более широкие круги общественного мнения метрополии, отражало желание какого-либо компромисса, способного удовлетворить всех, начиная от сражавшихся за освобождение алжирцев до крайне правых колонизаторов.

Третья, наиболее реалистическая и дальновидная тенденция сводилась к признанию неизбежности и необходимости предоставления Алжиру независимости. В 1954 году, в момент самого начала войны в Алжире, никто, кроме коммунистов, и слышать об этом не хотел. Но теперь здравый смысл брал верх в умах растущего числа французов.

Но эти три основные тенденции, сталкиваясь и переплетаясь в сознании людей, выражались в немыслимо запутанном виде. Проблема Алжира горячо обсуждалась повсюду: в парламенте, на съездах политических партий, на страницах газет, в частных беседах. Страстные споры вспыхивали в кругу семей или дружеских компаний, собиравшихся за бутылкой вина в каком-нибудь бистро. Ведь Франция осуществляла самое крупное в ее истории военное предприятие за пределами Европы. Война обходилась в четыре раза дороже злосчастной войны в Индокитае, а результаты ее уже сейчас оказались во много раз более пагубными. Выходов из положения предлагалось так много, что невозможно было найти ни одного. Подобно нравственному и политическому кризису старинного «дела Дрейфуса», алжирская драма волновала совесть и умы, бившиеся в поисках авторитетной, бесспорной истины. А тот, кого обычно называли «самым знаменитым французом», к кому инстинктивно обращались вопрошающие взоры множества людей, продолжал хранить молчание. В отличие от остальных политиков яростно отстаивавших свои планы решения алжирской проблемы, генерал де Голль публично не говорил о ней ни слова. Его многочисленные посетители просили его изложить стране свою точку зрения, но генерал решительно отказывался, заявляя, что «для этого еще не наступило время». Ему доказывали, что все благонамеренные люди Франции, то есть вся французская буржуазия, хотят знать его мнение. «Благонамеренные, — отвечал с презрением де Голль, — это подлецы. Они хотят, чтобы я говорил. Но что я могу сказать этим ограниченным буржуа, которые никогда ничего не понимали и которых перевешали бы в 1944 году, если бы не было де Голля?»

Оставалось только гадать о мыслях генерала или изучать его старые высказывания. На своей «прощальной» пресс-конференции в июле 1955 года он в довольно туманной и условной форме говорил о возможности «интеграции» Алжира с Францией, то есть использовал тот же термин, который служил лозунгом «ультра». Однако он много раз в частных беседах с разными людьми признавал неизбежность предоставления Алжиру независимости, считал, что Алжир, в сущности, уже потерян и что речь может идти только о том, чтобы после провозглашения независимости добиваться сохранения в этой части Северной Африки экономического и политического влияния Франции на основе соглашений с независимым алжирским государством. Но это были частные разговоры; они лишь давали пищу для многочисленных и противоречивых слухов по поводу намерений де Голля, которому приписывали самые невероятные замыслы.

Любопытно, что 12 сентября 1957 года кабинет генерала де Голля опубликовал следующее коммюнике: «Заявления, приписываемые иногда в прессе генералу де Голлю некоторыми его посетителями после случайных и отрывочных бесед, связывают только тех, кто о них сообщает. Что касается генерала де Голля, то, в случае если он находит полезным сообщить общественности о своих мыслях, он делает это сам и публично. Это относится, в частности, к вопросу об Алжире».