Луис Фишер - Жизнь Ленина

Иностранные армии неизбежно должны были искать союзников внутри страны. Двести или триста тысяч солдат, пришедших извне, не смогли бы ни завоевать Россию, ни править ею. Немцы, у которых были на Украине превосходящие силы, не могли даже как следует позаботиться об охране своих высших чиновников и генералов, не говоря уже о вывозе крестьянского урожая. Перед антигерманской коалицией стояла задача свергнуть режим Ленина — Троцкого и заменить его другим, прочным режимом, свободным от рокового недостатка, к которому приводит иностранное покровительство. Но никто не отдавал себе в этом отчета, все планы строились со дня на день. Японцы приобрели Григория Семенова, атамана уссурийских казаков, настоящего разбойника, войска которого грабили и притесняли всех и вся. Самой лучшей армией в России в это время были чехословаки, которые могли бы стать решающей силой, если бы их эшелоны не были растянуты вдоль всей Транссибирской магистрали, обслуживавшейся старинными паровозами и вагонами, больше стоявшими в ремонтных мастерских. Чехи искали респектабельных русских союзников. Они помогали либералам, иногда — социалистам, но иногда и реакционным врагам большевизма. С помощью чехов создавались Советы без большевиков. Союзные военные миссии в Вологде, Мурманске, Архангельске и т. д. сорили деньгами направо и налево. Брюс Локкарт, британский агент в Москве, писал: «Французы, как они сами признавались, снабжали деньгами Савинкова и не скупились на экстравагантные обещания. Белым подавалась надежда на приход военной поддержки со стороны союзников, на то, что им помогут большими силами… В надежде на это, антибольшевистские силы начали развивать деятельность. 21 июня был убит Володарский, большевистский комиссар по делам печати в Петербурге» {522} 522 Lockhart R. Н. Bruce. British Agent. P. 289.

Интервенция, политические убийства и мятежи были связаны между собою, прямо, являясь последствием тайного сговора, и косвенно, поскольку их вызывали общие политические условия. 1 июля англичане и французы высадились в Мурманске. 6 июля был убит Мирбах, и в Москве восстали левые эсеры. В тот же день правые эсеры под началом Бориса Савинкова подняли мятеж в Ярославле, там где железнодорожная магистраль, связывающая Архангельск и Вологду с Московской, пересекает Волгу. Через три дня такие же мятежи охватили Рыбинск, Арзамас и Муром, важные узловые станции и речные порты между Москвой и Казанью. 1 августа произошла высадка союзных войск в Архангельске. 6 августа чехословаки заняли Казань. 30 августа был убит Урицкий и ранен Ленин. Если бы иностранным интервентам и русским заговорщикам удалось овладеть подступами к Москве с севера и с востока, большевизм рухнул бы. Но экспедиционные силы интервентов были малочисленнее, чем рассчитывали противники большевиков. Мятеж Савинкова в Ярославле продержался 15 дней, но выдохся еще до того, как поднялось восстание в других городах, а Троцкий между тем стоял со своей армией между Москвой и Казанью, заграждая путь чехам.

Бориса Савинкова судили в Москве, вечером 21 августа 1924 года. Как и почему вернулся он в Россию после того, как бежал за границу, когда его роль в гражданской войне была сыграна, неизвестно. Вероятно, его, как многих других, заманило ГПУ. Но его процесс, в отличие от московских процессов 30-х годов, не был сфабрикован. В зале суда, вмещавшем около 150 человек, присутствовал председатель ЧК Дзержинский, Чичерин, Карахан, Радек, Л. Каменев (в то время — запредсовнаркома) и другие советские чины, которые, наверное, не пришли бы слушать показания, прорепетированные и разыгранные по сценарию ГПУ.

Савинков, которому тогда было около пятидесяти лет, прославился как террорист, революционер и беллетрист. У него было асимметричное лицо, правая сторона которого была как бы сдвинута вверх, и глубокой шрам от скулы до подбородка через левую щеку. Глаза его производили такое впечатление, как будто он пристально глядел на что-то давно ему знакомое — смерть.

Отвечая на вопрос председателя Военной Коллегии Верховного суда СССР Ульриха, Савинков показал: «Я назвал консула Гренара, военного атташе Лаверна и французского посла Нуланса. Они мне заявили, что будет свергнута ваша власть… Для этого нужно, мол, сделать вооруженное выступление… занять верхнюю Волгу… и эта Волга будет базой для движения на Москву».

Ульрих спросил о денежных субсидиях. Савинков ответил: «Деньги давали мне, в мое распоряжение… 200 тысяч рублей корейских от чехов через некоего чеха Клецанда; я получил в общей сложности до 2 миллионов корейских рублей от французов».

Ульрих: «Это в мае 1918 г.?»

Савинков: «Да, в мае-июне 1918 г…А потом, когда речь уже шла о восстании, французы дали, если не ошибаюсь, два миллиона сразу» {523} 523 Борис Савинков перед Военной Коллегией Верховного суда СССР. Полный отчет по стенограмме суда, с примечаниями / Под общей редакцией И. Шубина (Самарина). М.: Литиздат НКИД., 1924. С. 58–59. . Это подтверждает слова Локкарта о том, что французы субсидировали Савинкова.

Сам Локкарт тоже давал деньги врагам большевизма. Сначала он пытался установить дружеские взаимоотношения между британским правительством и Советами. Ему казалось, что можно будет организовать интервенцию с одобрения Кремля. Но когда оказалось, что британская интервенция преследует враждебные цели, перед ним встала дилемма. «Еще сам почти не понимая этого, — писал он в своих мемуарах, — я связал себя с движением, которое, несмотря на свою первоначальную цель, должно было быть направленно не против Германии, а против фактического правительства России».

Локкарт попытался «объяснить мотивы, приведшие» его к этому «нелогичному положению»: «Зачем я поддержал политику, которая, казалось, обещала мало успеха и должна была повести к тому, что меня будут часто обвинять в непоследовательности?.. Мне следовало бы уйти в отставку и вернуться домой. Я бы теперь пользовался репутацией пророка, замечательно точно предсказавшего разные фазы большевистской революции… У меня было два мотива. Подсознательно, хоть я тогда и не задавался этим вопросом, я не хотел уехать из России из-за Муры». Мура была двадцатишестилетняя русская дама из аристократической семьи, в которую Локкарт был влюблен. «Другой, самый сильный мотив, вполне мною осознанный, заключался в том, что у меня не было моральной смелости подать в отставку и занять позицию, которая сделала бы меня предметом ненависти большинства моих соотечественников».

Поэтому Локкарт расширил контакт с антибольшевистскими силами. Тем не менее, он все еще до некоторой степени верил Кремлю на слово. 17 июля, когда до него дошла весть о том, что императорская семья была расстреляна в Екатеринбурге, он решил, что «встревоженный приближением чехов, начавших открытую войну с большевиками, местный Совет взял закон в свои руки и поступил самовольно». На самом деле, приказ о расстреле был подписан председателем Уральского ВЦИК Белобородовым, который не стал бы действовать, не посоветовавшись с Москвой. Лев Троцкий утверждает в своем дневнике за 1935 год, что он был сторонником открытого суда над императором. Но Свердлов сообщил ему, когда он вернулся в Москву с фронта, что император, императрица, наследник и великие княжны уже расстреляны. «Мы здесь так решили, — сказал Свердлов. — Ильич считает, что нельзя было оставлять белым живое знамя их дела, особенно при теперешней трудной обстановке». В изгнании Троцкий выступил в защиту решения, принятого Лениным, утверждая, что казнь царской семьи нужна была не только для того, чтобы ужаснуть и обескуражить врага, но и чтобы встряхнуть ряды самих большевиков. В интеллигентных кругах партии, наверное, сомневались и качали головой. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты, они не поняли и не приняли бы иного решения. Это, по словам Троцкого, Ленин хорошо сознавал. Брюс Локкарт, однако, сообщает о совсем других настроениях: «Должен признаться, что население Москвы приняло эту весть с поразительным равнодушием. Оно относилось с полнейшей апатией ко всему, что прямо не затрагивало его судьбы». Когда люди ведут себя так, как будто их судьба ограничена четырьмя стенами их дома, тираны могут чувствовать себя в безопасности.