Алексей Крученых - 15 лет русского футуризма

Старик уверен был в себе,
Тая в лице усмешку лисью,
И не поверил он судьбе —
Глядит коварно, зло и рысью.

С алчбой во взоре, просьбой денег,
Сквозь гомон, гам и свист,
Свой опустя стыдливо веник
Стояла ведьма, липнул лист.

Она на платье наступила,
Прибавив щедрые прорехи,
На все взирала горделиво,
Волос торчали стрехи.

А между тем варились в меди,
Дрожали, выли и ныряли
Ее несчастные соседи —
Здесь судьи строго люд карали.

И влагой той, в которой мыла
Она морщинистую плоть,
Они, бежа от меди пыла.
Искали муку побороть.

И черти ставят единицы
Уставшим мучиться рабам,
И птиц веселые станицы
Глаза клюют, припав к губам.

И мрачный бес с венцом кудрей
Колышет вожжей, гонит коней.
Колеса крутят сноп мечей
По грешной плоти — род погони.

Новину обмороков пахал
Сохою вонзенною пахарь.
Рукою тяжелой столбняк замахал —
Искусен в мучениях знахарь…

Здесь дружбы нет: связует драка,
Законом песни служат визги
И к потолку — гнездовьям мрака —
Взлетают огненные брызги.

  Со скрежетом водят пилу
  И пилят тела вчетвером.
  Но бес, лежащий на полу,
  Всё ж кудри чешет гребешком.
  Смотрелася в зеркале
  С усмешкою прыткою,
  Ее же коверкали
  Медленной пыткою.

У головешки из искор цветок —
То сонный усопший по озеру плыл.
Зеленой меди кипяток
От слез погаснул, не остыл.

Тут председатель вдохновенно
Прием обмана изъяснял.
Все знали ложь, но потаенно
Урвать победу всяк мечтал.

С давнишней раной меч целует,
Приемля жадности удар.
О боли каждый уж тоскует
И случай ищется, как дар.

Здесь клятвы знают лишь на злате,
Прибитый долго здесь пищал.
Одежды странны: на заплате
Надежды луч не трепетал.

Под пенье любится легко,
Приходят нравы дикарей.
И нож вонзился глубоко
И режет всех без козырей

Вы, наши юноши, что же сидите?
Девицы дивятся, стали сердитей!
Бровям властелиновым я высока,
Ведьманы малиново блещет щека.

Полосы синие и рукоять…
К черту уныние! Будет стоять!

«Я походкой длинной сокола
Прохожу, сутул и лих,
Мчусь в присядке быстрой около
Ряда стройных соколих.»

«Черных влас маша узлами,
Мы бежим, бия в ладони.
Точно вспуганы орлами
Козы мчались от погони.»

«Скрыться в темные шатры,
Дальней радости быстры,
Прижимая по углам
Груди к трепетным ногам…»

И жирный вскрикнул: «Любы бесу,
Тому, кто видел роз тщету,
И, как ленивого повесу,
Мою щекочете пяту!..

Смотрите, душ не растеряйте,
Они резвей весною блох,
И петель зайца не мотайте,
Довольно хныкать: ух и ох!..»

Разгул растет, и ведьмы сжали
В когтях ребенка-горбуна.
Добычу тощую пожрали
Верхом на угольях бревна

«Узнай, узнай, я роком дадена!
Меня несут на блюде слуги!»
И, полуобраз, полугадина,
Локтями тянется к подруге…

И вот на миг сошло смятенье,
Игрок отброшенный дрожал.
Их суд не ведал снисхожденья,
Он душу в злато обращал.

Смеюн, что тут бросал беспечно,
Упал, как будто в западню.
Сказать хотелось сердцу речь но
Все сожигалось данью дню.

Любимец ведьм, венец красы
Под нож тоскливый подведен,
Ничком упал он на весы,
А чуб (гляди) белей, чем лен!

У злата зарево огней,
И седина больней,
Она ничтожна и слаба,
Пред ней колышется резьба.

И черт распиленный, и стружки,
Как змейки, в воздухе торчат.
Такие резвые игрушки
Глаза сожженные свежат!

Быть отпущенным без песни,
Без утехи и слезы,
Точно парубки на Пресне,
Кладбищ выходцы мерзлы.

Любовниц хор, отравы семя,
Над мертвым долго хохотал.
И вкуса злость — златое темя
Их коготь звонко скрежетал.

Обогащенный новым даром,
Игры счастливец стал добрее
И, опьянен огней угаром,
Играет резче и смелее.

Но замечают щелки: счастье
Все валит к одному,
Такой не видели напасти —
И все придвинулись к нему.

А тот с улыбкой скромной девы
И дерзко синими глазами
Был страшен в тихом севе,
Все ворожа руками.

И жутко и тихо было близ беглеца,
Крыл ускользают силы,
Такого ли ждали конца?
Такое дитя просили?

Он, чудилося, скоро
Всех обыграет и спасет
Для мук рожденных и надзора,
Чертей бессилит хладный пот!

И в самый страшный миг
Он услыхал высокий вой,
Но, быть страдающим привык,
О стол ударил головой.

И все увидели: он ряжен,
Что рана в нем давно зияла,
И труп сожжен, обезображен,
И крест одежда обнажала.

Мгновенье — нет креста!..
(Глядящий ловит сотню жал)
И слышит резь хлыста —
Все там заметили кинжал.

Спасенный чует мести ярость
И сил прилив богатый,
Шипит забвению усталость,
И строен стал на час горбатый.

И ягуары в беге злобном
Кружатся вечно близ стола,
И глазом, зелени подобным,
Кидалась умная стрела.

Пусть совесть квохчет по-куриному
И всюду клюв сует,
К столу придвинувшися длинному
И вурдалачий стиснув рот,

По пояс сбросила наряд,
И маску узкую, и рожу —
И, бесы, стройную, — навряд
Другую встретите, похоже.

Струею рыжей, бурно-резвой
Течет плечо к ее руке,
Но узкий глаз и трезвый
Поет о чем-то вдалеке.

Так стал прекрасен черт
Своим порочным нежным телом —
Кумач усталый его рот,
И всё невольно загудело.

В глазах измены сладкой трубы, —
Среди зимы течет Нева! —
Неделя святок ее зубы,
Кой-где засохшая трава.

Самой женственностью шаг,
Несома телом ворожея,
Видал ли кто в стране отваг
Луч незабудок, где затея?

Она ж не чувствует красы,
Она своей не знает власти,
В куничьем мехе сквозь усы
Садится к крепкому отчасти.

Тот слабый был, но сердце живо.
Был остр, как сыр, ведьминский запах.
И вот к нему, заря нарыва,
Она пришла охапкой в лапах.

Никто и бровью не моргнул,
Лишь ходы сделались нелепы.
Вот незаметно бес вздрогнул.
Он обращает стулья в щепы.

Бедняк отмеченный молчал
И всё не верил перемене,
Хотя рот бешено кричал,
Жаркого любящих колени.