Виктория Федорова - Дочь адмирала

После некоторой паузы он ответил;

— Нет, не женат.

— Вам что-нибудь говорит имя Зоя? — спросила Ирина.

Она почувствовала, как у него на мгновение прервалось дыхание. Когда он вновь заговорил, голос звучал мягче.

— Очень многое.

— Я встречалась с Зоей. Она просила передать, что у вас в России есть дочь.

В трубке послышалось какое-то странное мычание. Когда он заговорил, в его голосе ей вновь почудились нотки недоверия.

— Как ее зовут?

— Виктория.

— Ответа не последовало. Ирина решила, что их разъединили.

— Адмирал Тэйт, вы меня слышите?

Он плакал.

— Простите меня, миссис Керк, поначалу я вам не поверил. Пожалуйста, расскажите мне все, что знаете.

Ну что ж, значит, он все-таки не железный. Но чем объяснить его слезы — потрясением или сентиментальностью? Хотя какое это теперь имеет значение?

— Послушайте, адмирал, мы далеко друг от друга, разговаривать на таком расстоянии очень трудно. Да и мои дети рядом, в комнате невообразимый шум. Обещаю написать вам подробнейшее письмо со всеми деталями, которые смогу припомнить. И у меня есть для вас фотография Виктории, я пришлю ее вам.

В тот же вечер она написала письмо Джеку Тэйту, вложив в него фотографию Виктории. На следующее утро она отправила письмо заказной почтой.

Двумя днями позже в два ночи в ее комнате зазвонил телефон. Это был Джек Тэйт, и ей показалось, что он в сильном подпитии.

— Айрин? — Он всегда будет называть ее только так.

— Да.

— Это Джек Тэйт. Простите, что звоню в столь поздний час, но вы единственная, кто все знает.

— Да? — Она подумала о своих детях и пожалела Джека Тэйта. Каково это, смотреть в шестьдесят пять лет на фотографию ребенка, знать, что это твоя Дочь, и понимать, что, скорее всего, ты никогда в жизни ее не увидишь?

— Вы, наверное, поняли, что я не совсем трезв. Передо мной фотография Виктории — она вылитая моя мать.

И принялся рассказывать историю своей любви к Зое, которую она уже и без того хорошо знала. Он рассказывал ей об их встрече уже со своей точки зрения, добавив несколько фактов, о которых Зоя не могла знать. Свой долгий монолог он завершил вопросом:

— Айрин, что мне делать?

— Что вам подсказывает сердце? — спросила Ирина. — Я же не знаю, как вы отнеслись к этой новости.

— Наверное, мне надо связаться с государственным департаментом.

— Ни в коем случае, — сказала Ирина. — Вот уж чего не стоит делать! Не обращайтесь ни в какие официальные инстанции. Если вы хотите увидеть Зою и Викторию, поезжайте в Россию туристом. И позвоните ей из телефонной будки, а не из гостиницы.

— Да, да, надо подумать. В данный момент я, весьма возможно, поеду работать в Индию.

Разговор продолжался еще почти полчаса, и чем больше Тэйт говорил, тем больше убеждалась Ирина в том, что он предпринимать ничего не будет. Не потому, решила она, что ему это безразлично, просто он, человек уже пожилой, растерялся, когда прошлое — волшебный сон — предстало вдруг перед ним. Любовь к Зое была прекрасным сном, и он хотел, чтобы так все и оставалось — прекрасная мечта, к которой всегда можно вернуться в воспоминаниях. Если же он поедет в Россию и встретится с Зоей, мечта разобьется о действительность. Действительность же была такова: старик встретил ту, кого некогда любил и потерял, а волшебства, когда-то объединявшего их, больше нет.

Когда он наконец повесил трубку, Ирину охватила печаль. Все! Она выполнила свою миссию и больше не верит в то, что из этого выйдет что-либо путное. Хуже всего, что после исчезновения Зинаиды у нее нет никакой возможности сообщить Зое, что она разыскала ее Джексона, и Виктория так никогда и не узнает, что ее отец жив.

Ну что ж, теперь, теперь все зависит от Джексона Тэйта.

В сентябре 1963 года Ирина Керк уехала в Европу, где полтора года работала над докторской диссертацией. За все это время она ни разу не побывала в России.

Однако их ночной разговор с Джеком Тэйтом, как оказалось, не был последним — ее отношения с ним на этом не завершились. Они так и не встретились лично, но продолжали обмениваться письмами и время от времени перезванивались. Казалось, стремление помочь Зое и Виктории должно было сблизить их, однако сложившиеся между ними отношения оставляли желать лучшего. Эти двое людей никогда не понимали друг друга.

Джек был человеком прямых и решительных действий. Хотя он побывал в Москве, русская душа оставалась для него загадочной. Ирине, до мозга костей русской, хотя она никогда не жила в России, его прямота казалась простодушием и примитивностью. Она понимала, что к русским требуется особый подход. Типично американская прямота и резкость Джека возмущали ее. В русской среде он держался бы как слон в посудной лавке, способный сокрушить все вокруг. Джеку же Ирина казалась несобранной и странной, не знающей, что ей, собственно, нужно. Она опасалась решительных действий, всегда искала какой-то подход. Все это было чуждо и непонятно Джеку Тэйту, привыкшему отдавать приказания и действовать напрямую. Ему казалось, что, выбирая обходной путь, она лишь уводит их в сторону.

Впоследствии, когда Ирина опубликовала свою книгу «Люди русского Сопротивления», он и вовсе стал ее бояться. Она была связана с диссидентами, и он считал, что знакомство с ней может навредить Виктории и Зое.

И хотя все последующие годы в совместных усилиях помочь Виктории они не могли обойтись друг без друга, их отношения не стали теплее. Джек чувствовал, что Ирина не одобряет предпринимаемых им шагов, Ирина же понимала, что Джек не одобряет ее действий. И каждый был по-своему прав.

ВИКТОРИЯ

В 1962 году в шестнадцать лет я окончила школу и, решив стать актрисой, поступила в Студию драматического искусства. Интерес к актерской профессии, скорее всего, возник у меня еще в те времена, когда я ездила с мамой на съемки. Я была уверена, что она с одобрением отнесется к моему выбору. Еще за год до того, заметив мой интерес, она как-то сказала мне:

— Да, я хочу, чтобы ты стала актрисой, но ты должна сама решать. Мне кажется, что помогать тебе не нужно. Нет ничего хуже, чем актриса, обделенная талантом и мастерством. Убедись в правоте своего решения, докажи, что у тебя есть талант, и я всем сердцем буду «за». Ведь я теперь живу тобой, Вика, больше ничем.

При студии был свой театр, на сцене которого я выступала в спектаклях вместе с другими студентами. Однажды к нам в студию, в класс, где я занималась вместе с двадцатью другими студентами, пришла женщина с «Мосфильма». Она построила нас в шеренгу и, проходя вдоль нее, внимательно вглядывалась в каждого. Время от времени она бросала:

— Вот этот, вот эта.

Я оказалась среди тех, кого она отметила.

— Пожалуйста, те из вас, кого я отобрала, — сказала она, — приходите завтра утром на студию, будем решать, что с вами делать. Речь идет о новом фильме, в нем есть несколько ролей...