Вольфганг Нейгауз - Его называли Иваном Ивановичем

Вскоре в избу вошел Просандеев. Он по-дружески поздоровался с Фрицем, однако ни словом не обмолвился о ночном "испытании". Командир несколько раз объяснил Шменкелю, что ровно в двенадцать часов в правлении колхоза партизаны устраивают собрание, на котором, собственно, и будет решаться его дальнейшая судьба.

В правление Шменкель пришел вместе с командиром, комиссаром и переводчиком. Все взгляды скрестились на Шменкеле, но он был спокоен и не опускал глаз.

Переводчик усадил Фрица в первом ряду. В президиуме находились командир отряда, комиссар и командиры отделений. Собрание открыл Тихомиров и сразу же предоставил слово командиру. Говорил Просандеев долго и быстро, так что Фриц ничего не понял, а Коровин переводил ему лишь некоторые фразы. Однако по тому вниманию, с каким партизаны слушали своего командира, было ясно, что решается очень важный вопрос. Затем слово предоставили Шменкелю.

Фриц встал, легким движением руки откинул волосы со лба и оглядел собравшихся. На лицах одних застыло недоверие, другим, казалось, было все равно, что скажет немец, третьи смотрели приветливее. Но ни одного взгляда ненависти - это он хорошо видел.

- Говорите, - обратился к Шменкелю Коровин, - я буду переводить,

Шменкель стал рассказывать о своей жизни. Его слушали, и постепенно у многих менялось выражение лица. Вот паренек, который только что смотрел на Фрица с недоверием, всем корпусом подался вперед: Шменкель вспоминал о том, как однажды вечером 1938 года они с Бернгардом, занавесив окна и заперев дверь своей комнатушки, говорили о борьбе с фашизмом. И хотя они были еще очень неопытны, но не хотели сидеть сложа руки.

- "Войной пахнет, Бернгард. Если жирный Геринг во всю глотку кричит о том, что Германии нужны пушки, а не масло, значит, фашисты не ограничатся террором только в самой Германии, - сказал я тогда другу. - Давай выпускать антифашистские листовки. Но в нашей дыре это не так-то просто сделать. Где взять бумагу, печатный станок? Двоим нам это, конечно, не под силу. Нужно поискать надежных людей. И чем больше нас будет, тем сильнее разгорится борьба против Гитлера и его клики".

Шменкель говорил о том, что у них родился план создать группу Сопротивления, но осуществить этот план не удалось: их призвали в армию. Расставаясь, они крепко пожали друг другу руки. Это была молчаливая клятва сделать все возможное, чтобы не стать солдатами вермахта. И действительно, вскоре Бернгард попал в концлагерь, а Фриц - к штрафникам в Торгау.

После освобождения из штрафного лагеря Фриц добровольно попросился на Восточный фронт. Узнав об этом, тесть Фрица стал приветливее и, конечно, не потому, что жалел своего зятя. Для него Фриц всегда был ненадежным элементом, штрафником, который сманил у него дочь. На лацкане пиджака тестя красовался значок члена нацистской партии, и Фриц причинял ему лишь одни неприятности.

Выйдя из лагеря, Фриц был очень осторожен и ни с кем, кроме своей жены, не разговаривал.

Однажды он сказал ей:

- Я знаю, по какому пути должен идти.

Эрна, конечно, не поняла его, но она видела, что муж очень изменился, Эрна и не представляла, разумеется, что задумал Фриц. Он же не хотел обременять совесть жены и потому не посвящал ее в свои планы. Когда тесть узнал, что Фриц добровольно идет на Восточный фронт, атмосфера в доме немного улучшилась.

Накануне отъезда на фронт вечером Фриц увидел старика за домом во дворе. Тесть собирался рубить дрова. Он стоял, засучив рукава и держа в руках топор. Фриц хотел молча пройти мимо, но тесть остановил его.

- Наконец-то и ты решил нас успокоить. Видно, осознал свои ошибки. Если хорошо покажешь себя на фронте, может, еще и порадуешь нас.

Конечно, старик истолковал желание Фрица добровольно пойти на фронт по-своему.

- Ты ошибаешься. Я не собираюсь мириться с нацистами и не хочу иметь с ними ничего общего, - возразил Фриц.

- И не надоело тебе, мало ты получил? Ты что, хочешь навлечь на нас беду? Неужели ты не понимаешь, что мы твою красную Россию сотрем в порошок, в полном смысле сотрем?

- Подавитесь и зубы обломаете! - крикнул Фриц. - Шею себе свернет ваш фашистский сброд!

- Ты назвал нас сбродом, - вспылил старик. - А ну-ка повтори еще раз!.. Ах ты штрафник, изменник... Убить тебя мало!

И он замахнулся топором.

Шменкель схватил полено на случай, если тесть захочет его ударить. Эту сцену видели из окна женщины. Они закричали, и старик опустил топор. Шменкель бросил полено и пошел в дом.

...Переводчик замолчал и кивнул Фрицу. Шменкель оглядел лица партизан и закончил свой рассказ следующими словами:

- Я сам пришел к вам, чтобы бороться против фашистов. Я не хочу терять человеческого достоинства. Я прощу вас принять меня в отряд.

Фриц вернулся на свое место и сел.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Кто-то прокашлялся, другие смотрели себе под ноги. Рассказ немца произвел на всех большое впечатление.

Комиссар попросил бойцов высказать свое мнение. По гулу голосов Шменкель понял, что большинство стоит за его прием в отряд. У некоторых были вопросы. Фриц откровенно ответил на них. Человек шесть молчали, они не принимали участия и в голосовании. Фрица приняли в отряд с условием: пусть докажет в бою, что достоин быть партизаном.

Тихомиров закрыл собрание и попросил Шменкеля задержаться. Комиссар говорил, а Коровин переводил:

- Не все товарищи понимают вас. Мы с вами еще не раз будем беседовать. И вы сами должны понимать, что все будет зависеть от вас лично. Словом, факты убеждают лучше слов.

Положение Фрица в отряде на первых порах было странным: его не считали пленным, но и за партизана тоже не принимали. В Курганово он мог ходить свободно, но выходить из села ему не разрешали. Шменкель воспринимал это как само собой разумеющееся и не обижался.

На следующий день партизанам был дан отдых. Бойцы выспались, помылись в бане, побалакали с жителями села. Шменкель быстро нашел себе занятие: носил воду, кормил лошадей.

У пожилого партизана, который смотрел за лошадьми, была борода, что придавало его лицу особенно суровое выражение. Он внимательно наблюдал за Фрицем, когда тот ухаживал за лошадьми, а убедившись, что немец это делать умеет, одобрительно кивнул ему. Затем подозвал Фрица и, ткнув себя пальцем в грудь, произнес:

- Я - Григорий Прокофьевич.

Григорий спросил Фрица, понравились ли ему лошади. Шменкель похвалил лошадей, отчего старик так и засветился улыбкой, обнажив два ряда белых зубов. Григорий поинтересовался, где Фриц научился ухаживать за лошадьми.

Шменкель с трудом растолковал старику, что одно время работал в Германии. Оглянувшись и увидев поблизости сани, Фриц вскочил в них:

- Тройка. - И хлестнул кнутом: - Ну, поехали!