Михаэль Деген - Не все были убийцами (История одного Берлинского детства)

«Нам нужно поговорить», — сказала она. — «Как ты считаешь?»

Я ничего не ответил, только посмотрел на нее.

«После обеда — это самое удобное время — мы с тобой пойдем погулять».

Сказав это, она заторопилась — ей надо было вовремя быть в столовой. Она шла очень быстро, и я с трудом поспевал за ней. Остановившись, она обернулась и без обиняков спросила, хочу ли я вернуться в Берлин. Я утвердительно кивнул. Знаю ли я, где моя мать? Я кивнул снова.

«Ах ты маленький наглец! Что ты натворил! Ты думал — это игра, интересное приключение?» — набросилась она на меня.

Я расплакался. Мне было невмоготу ее слушать, хотелось спрятаться, исчезнуть. Но Эрна не обращала внимания на мои слезы.

«Да знаешь ли ты, какой опасности меня подвергаешь? А какие неприятности из-за тебя могут быть у немецкого Красного Креста? А о нашей шведской приятельнице и говорить нечего. Какая муха тебя укусила?»

Она не могла прийти в себя от негодования.

«Сейчас же скажи мне, где твоя мать».

«Нет!» — закричал я.

«Я очень легко могу это узнать. Если я сейчас сообщу в гестапо, что к нам прибился какой-то мальчик без документов, мне поверят, а тебя будут допрашивать до тех пор, пока ты не скажешь, где находится твоя мать».

Она замолчала, ожидая моей реакции.

«Ну, так где же твоя мать? Все еще в Берлине?»

Я молчал.

«Господи, должна же я как-то привезти тебя обратно!»

Она обняла меня и прижала к себе.

«Я ведь только хочу знать, куда тебя везти — в Берлин, в Коттбус или в Финстервальде».

«Но ты говорила о гестапо!»

«Кто-то же должен попугать тебя! А то до сих пор, кажется, тебе было все нипочем!»

Она улыбнулась мне, и лицо ее мгновенно преобразилось. Она излучала доброту, глаза ее смеялись. Неожиданно для самого себя я обнял ее. Мне никуда не хотелось отпускать ее. Она гладила меня по голове.

«Ты доставляешь мне цорес», — сказала она.

От неожиданности у меня пересохло в горле. «Откуда ты это знаешь?» — спросил я.

«Что?»

«Цорес — это по-еврейски».

«Ну вот, теперь я еще и еврейский знаю!» — засмеялась она. — «Дома у нас всегда так говорили. Может быть, Гитлер обращался бы с вами по-другому, если бы вы ему растолковали, что такое цорес».

Я взял ее под руку, и мы медленно пошли в столовую.

«Значит, ты хочешь назад? К маме? И она сейчас в Берлине? Верно?»

«Да».

«А ты знаешь, какое горе ей причинил?»

«Да, теперь я это понял».

Она сочувственно кивнула.

«Остается только надеяться, что твоя мама не натворит глупостей. Вы, конечно, скрываетесь? Как же трудно будет отвезти тебя в Берлин! Все матери отправляют своих детей оттуда, а ты хочешь назад. И вот что я тебе скажу».

Она остановилась.

«Я делаю это только ради твоей матери. Всего бы лучше — оставить тебя здесь, да еще поколотить за твои проделки. Ладно, не нервничай. Я что-нибудь придумаю. И перестань плакать по ночам — дети слышат!»

Спустя несколько дней Эрна вошла в помещение, где у нас были импровизированные занятия, и во всеуслышание объявила: ей сообщили, что мой отец сейчас в отпуске и приехал с восточного фронта в Берлин. Отпуск у него только два дня, и он очень хочет повидаться со мной. Поэтому я после обеда должен собрать свои вещи и быть готовым к отъезду.

Однако отправиться в путь мы смогли лишь вечером. В Страсбурге мы четыре часа ждали поезд и только на рассвете, смертельно уставшие, приехали в Берлин. Эрна Нихоф отпросилась со службы, чтобы «отвезти меня на свидание к отцу, приехавшему в отпуск с восточного фронта». «У меня остается еще два дня, и я могу навестить сестру, Я уж и забыла, как она выглядит», — объяснила мне Эрна. Потом она предложила, если я хочу, сопровождать меня в поисках матери. По мнению Эрны, вместе с ней мне будет безопаснее.

«Наверное, я смогу лучше объяснить маме твое отсутствие», — ласково улыбнувшись, прибавила она.

«Если бы я был старше, то женился бы на тебе», — прошептал я.

«А я бы не вышла бы за тебя замуж», — ответила она тоже шепотом. — «Немецкая женщина не должна выходить замуж за еврея. Это было бы противозаконно. Гитлер категорически против таких браков!»

«Позор для нации», — сказал я.

«Вот именно», — засмеялась она. — «И кроме того, нам нужно согласие твоей мамы — ведь ты же несовершеннолетний!»

Мы хохотали как сумасшедшие. Эрна даже погрозила мне — тише, не так громко. Мы сидели одни в старом, душном вагоне, но все же нужно было вести себя осторожнее — вдруг кто-нибудь ненароком услышит.

«Враг подслушивает», — шепотом прочла она надпись на плакате, висящем на стене вагона. На плакате был изображен черноволосый человек с еврейской внешностью.

«Какого врага они имеют в виду?» — тихо спросил я.

«Тебя», — ответила она. — «Ты ведь и есть тот самый. И тебя нам всем нужно остерегаться».

Она крепче прижала меня к себе и выглянула в вагонное окно. Поезд ехал все медленнее и наконец остановился. Мы были уже недалеко от Берлина. Из вагонного окна было не слишком-то много видно, но издали были отчетливо слышны разрывы бомб и грохот зенитных орудий.

«Как же все разворочено», — проворчала она. — «Если так и дальше пойдет, только бункер фюрера и уцелеет».

Через несколько часов ожидания поезд изменил направление, и мы прибыли на Лертер, один из берлинских вокзалов. На метро мы добрались до Германплац, а оттуда пешком дошли до нашего садового домика. В условленном месте ключа не было. Эрна Нихоф выжидательно взглянула на меня.

«Идем», — тихо сказала она. — «Сматываемся отсюда».

Но дверь вдруг открылась. Перед нами стояла моя мать. Она сильно похудела. Рядом с внушительной фигурой Эрны она казалась особенно хрупкой.

«Раньше она не была такой», — подумал я.

«Мама», — сказал я. — «Это Эрна».

«Я сотрудница попечительской организации, привезла вашего мальчика».

Эрна протянула матери руку. Мать не заметила протянутой руки. Видимо, она даже не понимала, что ей говорили.

«Он заблудился», — добавила Эрна, все еще протягивая руку.

Мать нерешительно пожала протянутую руку, а я сказал:

«Я вернулся бы раньше, но не удалось».

И поняв, как глупо все это выглядело, взглянул на Эрну.

«Может, нам лучше пройти в дом, там удобнее беседовать», — сказала Эрна.

Мать без возражений впустила ее внутрь. Я быстро вошел вслед за Эрной. Мать закрыла дверь, но по-прежнему стояла у входа.

«Где вы его задержали?» — спросила она.

«На вокзале», — ответила Эрна.

Лицо ее приняло официальное выражение.

«Он слонялся по вокзалу».

«По какому еще вокзалу?» — в полном замешательстве спросила мать.

«По Штеттинскому».

«Что тебе там понадобилось?» Мать наконец обернулась ко мне.

«Я хотел уехать. Уехать из Берлина. Я не хотел быть обузой для тебя».