Сергей Заплавный - Запев

— Как ты себя чувствуешь? — наконец подсела она к Соне и, словно маленькую, погладила по вьющимся волосам.

И та счастливо притихла, успокоенно зашептала:

— Мне уже лучше, Крупа… А сначала я так испугалась…

Петр почувствовал себя лишним.

Ладно, пусть немного посекретничают, а он покуда сходит в этажную за кипятком. Сдоба и сладости в портфеле; на всякий случай купил в лавке возле Технологического.

Вернувшись, Петр молчком принялся собирать на стол.

— Вот что значит хозяйственный человек, — похвалила его Крупская. — У него всегда в запасе скатерть-самобранка. Но и у нас кое-что припасено. — Она начала доставать молоко, мед, творог. — Будем кушать и о Нижнем слушать!

Петр мысленно отметил: после Нижнего Надежда Константиновна Соню не видела, но знает о ее приезде и о болезни. Неужели от Владимира Ильича?

Прихлебывая чай с медом, Соня стала рассказывать о поездке — сначала вяло, болезненно, потом увлеклась. В первую очередь, конечно, о Зинаиде, ближайшей подруге Крупской.

Дали было Зине место в воскресной школе для рабочих, но после четырех занятий — о мировоззрении и происхождении человека — указали на дверь. Судя по всему, на уроках доносчик сидел. Губернатор распорядился: в двадцать четыре часа убрать новую учительницу! Не то велит закрыть школу. Однако ж Зина успела составить кружок из наиболее толковых учеников.

Слава у сестер Невзоровых в Нижнем Новгороде громкая — жандармское управление следит за каждым шагом. Старшая, Августа, принуждена была из-за этого перебраться во Владимир, служит там классной дамой. И только Ольга остепенилась, вышла замуж за благонамеренного во всех отношениях преподавателя Аракчеевского кадетского корпуса. Бывая в отъездах, ключи от своего дома Ольга и ее супруг оставляют матери — чтобы ухаживала за цветами. Именно в их доме останавливался летом Владимир Ильич. А несколько дней назад, в рождественские каникулы, там собрали гектограф.

Конечно, без Кржижановского это событие но обошлось. Поначалу, определяясь в Нижегородское земство инженером по кустарным промыслам, Глеб много ездил. Побывал в Ветлужских и прочих глубинках, насмотрелся на разорение не только крестьян, но и шинкарей, работающих ворсистые половики, гвоздарей, бочаров, посудников, вязальщиков, плетельщиков и прочих мастеров-издельщиков. Повсеместно бросают они родные места, идут на поклон в город. А статистика земская составляется так, будто кустари по-прежнему в селе и деревенские беды и капиталистические отношения их не коснулись. Особенно силен по этой части народник Николай Федорович Анненский, глава Статистического управления земской управы, известиый публицист. Он и на Короленко влияние имеет. Кржижановский не раз с ним схватывался, но пока безрезультатно.

Социал-демократическая группа в Нижнем подобралась боевая. Вокруг нее немало рабочих с заводов Сормова, Доброва и Набгольц, Курбатова, из городских типографий. Глеб и Зина помогают поставить дело. А Сильвии в это же время винит нижегородцев в провинциальной ограниченности, самодовольстве.

Виленские товарищи, замкнутые, в основном, на рабочих мелких мастерских, на ремеслешшках-одиночках, оттиснули недавно на гектографе сшивную книжку «Об агитации». Сильвин буквально переполнен ею. Подавай ему листковую агитацию, заводские бунты! Грозил привезти книжку в Петербург и добиться немедленного обсуждения в центральной группе…

— Прекрасно, — заметила Крупская. — Пусть привозит! Правда, эта брошюра до Петербурга тоже успела дойти. Более того, листковую агитацию мы уже начали.

— Да? — охрипшим от долгого рассказа голосом спросила Соня; румянец, пылавший до того на ее щеках, начал гаснуть.

— Да, — подтвердила Крупская. — Петру Кузьмичу об этом лучше знать. Он помогал переписывать воззвание. В ночь под рождество. Почти по Гоголю. Да он и сам об этом расскажет.

— Что рассказывать? — замялся Петр. — Четыре воззвания всего-то и сделали. Два попали к сторожам…

— Зато два других пошли по рукам! — досказала Надежда Константиновна. — В Смоленской школе о них только и разговору. Давно я не видела на уроках такого возбуждения. Ну прямо шмелиный гуд стоит!

Слова Крупской обрадовали Петра. Выходит, не все так плохо, как ему представлялось по сообщениям Машенина и Рядова.

— И вообще я думаю, — добавила Надежда Константиновна, — что уходящий год был для нас удачным. Образовались связи с Москвой, Нижним, Киевом, Вильно, Иваново-Вознесенском, с другими городами. Сделаны три выпуска о «друзьях народа». Это новый поворот в нашей работе. Многое уже изменилось, многое меняется. В таком свете листки на Семянниковском много значат. Они берут не количеством, а подходом. Они завершают год…

Договорить им не дали жильцы соседней комнаты.

Они привели врача. Петр узнал в нем доктора Глазовской школы, любителя фонвизинских басен.

— Проходите, Николай Александрович, — пригласила его Крупская. — Спасибо, что пришли.

— Вы меня знаете? — удивился Плаксин. — А я, извините, никак не могу сообразить…

— Учительница Смоленских классов Крупская. Надежда Константиновна. А встречались мы с вами на собраниях учителей объединенных вечерних воскресных школ Шлиссельбургской стороны.

— Очень приятно! Как же, припоминаю…

Пока Крупская поливала доктору на руки, Петр решил проверить свою догадку. Подсев к Соне, он спросил:

— Когда здесь был Владимир Ильич?

— Утром. А что?

— Ничего, — Петр торопливо погладил ее руку. — Пусть у тебя в новом году все будет по-новому. Как ты сама того желаешь… Главное, не болей.

— Спасибо, Петя, — голос ее дрогнул. — И — прости… Будто отсекая что-то очень важное, невозвратное, место Петра занял Плаксин.

— Ничего страшного, — выслушав больную, объявил он. — У вас, сударыня, главным образом простуда. Необходим покой, тепло, хорошее питание.

«Ничего страшного, — мысленно повторил Петр. — Ну что же, так и следует считать…»

Провожая Крупскую, он был молчалив. И она не пыталась заговорить с ним, понимая его состояние.

Оттепель все не унималась. Она несла с собой влажную пыль, хлюпала под ногами, клубилась у газовых фонарей, будто мошка. Но воздух уже доносил студеные потоки. И казалось, зто время направляет их, торопя наступление новой календарной поры.

Какой она будет?

С первых дней нового года снег переменился. Прежде мокрый, с дождем и туманами, проще говоря, лепень, он как-то враз затвердел, разлохматился, из пыли превратился в хлопья, заполнил собой серое пространство между обрывистыми берегами улиц, неожиданно высветив их праздничной белизной. Наконец-то под ногами перестала хлюпать талая вода, появился наст.