Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Вскрыли сейфы — на это имели право только руководители страны — они были опустошены. Шейнман прихватил всё, имеющее за границей ценность, как рассказывал мне Отто, — всё, что только мог. Парадокс, но правительство вынуждено было молчать, даже в Москве мало кто знал об этой краже. Шейнман рассчитал верно: западные финансисты и раньше сомневались в кредитоспособности большевиков. Если бы на Западе узнали о размерах кражи, недоверие стало бы ещё больше. Поэтому невозможно было вернуть ни Шейнмана, ни деньги. После исчезновения Шейнмана началось расследование, стали выяснять его связи до революции. Оказалось, что в разговорах он упоминал имена известных людей, и его окружение было убеждено, что он — выдвиженец высокопоставленного лица из старой гвардии. Кто ввёл его в круг большевиков, выяснить так и не удалось. Возможно, что он сам пришёл и сослался на чью-то рекомендацию — и так проник во внутрипартийные высшие круги.

Это была не единственная кража. Их было множество, но о них почти ничего не известно.

Несмотря на все предосторожности, многие тайны Коминтерна становились известны иностранным агентам. Они подчас проникали в самую сердцевину организации. Японскую компартию представлял в Москве Сэн Катаяма [122]. Это был добрый старик, абсолютно не умевший держать язык за зубами. Его раза два отправляли со спецзаданием за границу, но скоро поняли, что для секретной работы он не пригоден, и его решено было оставить в Москве.

Хеймо раз случайно узнал, что в квартире Катаямы уже несколько месяцев живёт молодая японка, якобы дочь Сэна, приехавшая погостить. Кому-то пришло в голову заглянуть в личное дело Катаямы. Оказалось, он не женат. Хеймо пригласил его на дружескую беседу. Старик Сэн сказал, что не считал нужным упоминать жену, потому что женился по настоянию родителей и прожил с женой совсем недолго. Дочь родилась уже после его отъезда из Японии, и теперь японская компартия любезно оплатила её поездку к отцу в Москву.

Агенты Коминтерна провели в Японии расследование и с удивлением узнали, что компартия ни о какой дочери ничего не знает и в Москву её не посылала. К тому же у жены Катаямы, вышедшей замуж очень рано, вообще не было дочерей [123].

Положение для Коминтерна сложилось щекотливое. Ясно, что женщина подослана японской тайной полицией, чтобы вызнать секреты Коминтерна. Но если Коминтерн её задержит, ГПУ обвинит Коминтерн в ротозействе и усилит наблюдение. Что делать? Приняли соломоново решение: «дочку» без лишнего шума переправили обратно в Японию, ничего не объясняя ни ей, ни Сэну Катаяме.

О втором японском шпионе я слышала от Халла, негра, с которым познакомилась в 1932 году в Нью-Йорке. В Москву он приехал в 1928 году. Его сперва по ошибке направили в университет Сунь Ятсена, а оттуда перевели в Ленинскую школу. В университете Халл и ещё один студент заподозрили в шпионской деятельности одного японца. Решили его обезвредить. Вечером, когда японец вернулся с очередного подозрительного собрания, его ударили по голове гвоздодёром, и он с проломленным черепом покатился вниз по лестнице. Вскрытие показало, что смерть наступила не от удара о ступени, ГПУ взялось за дело и нашло виновных. Но поскольку оно тоже подозревало японца, Халл и его друг отделались замечанием.

Помню ещё одну попытку проникновения посторонних в Коминтерн. Году в 1927-м муж представил мне венгерского коммуниста по фамилии Томсен. Человеком он казался неплохим, бегло говорил по-немецки, и Отто был доволен, что нашёл такого способного работника. Но удовольствие его длилось недолго. Через несколько дней новичка арестовали. Оказалось, портрет Томсена и сведения о нём были опубликованы немецкой компартией в списке лиц, занимавшихся в различных странах антисоветской деятельностью. Томсен был казнён.

Руководство Коминтерна делало всё возможное, чтобы создать иностранцам хорошие условия. Уровень жизни коминтерновцев действительно был гораздо выше, чем у среднего советского человека. Однако от царившего в городе хаоса и беспорядков оградить коминтерновцев было трудно. Их тоже, как и всех москвичей, постоянно обворовывали. Расскажу несколько курьёзных случаев.

В середине 20-х годов — точнее не помню — Отто как представитель Коминтерна был приглашён в Минск, на торжественное заседание к военным. В приглашении было указано, что он будет главным почётным гостем и торжество продлится весь день. Отто питал отвращение ко всякого рода торжествам, в особенности если ему приходилось выступать на русском языке. Он сказал, что не намерен тратить время на всякие глупости. Вместе с дорогой на поездку ушло бы около полутора суток. Я предложила Отто послать вместо себя Василия Коларова (представителя компартии Болгарии в Исполкоме Коминтерна) [124]. Он любит внимание и с удовольствием произносит речи. «Ты же всегда посылаешь его на заводы и на всякие торжественные заседания».

Отто идея понравилась, и он попросил меня сообщить Коларову, что от Коминтерна нужно направить представителя в Минск и что он, Коларов, для этого подходит как нельзя лучше. Как я и предполагала, Коларов пришёл от предложения в восторг. В Минск он выехал ночным поездом.

Через несколько дней он поведал нам свою минскую историю. Ехал он всего на один день и взял с собой только портфель с чистыми воротничками и носовыми платками. В соответствии с рангом он ехал в купе первого класса, один. Когда поезд отошёл, он разделся и лёг спать.

Помня о происшедших за последние месяцы кражах, он тщательно запер дверь купе. Перед отъездом Коларов немного выпил, спал поэтому крепко и проснулся у самого Минска, когда проводник постучал в дверь. Коларов вскочил, хотел одеться, но все его вещи исчезли — даже ботинки и портфель. Утащили всё, что не было приторочено или прибито гвоздями. Бедняга остался босиком в одном белье. Он беспомощно сел на постель. Поезд тем временем остановился, и на перроне грянул военный марш. Коларов осторожно выглянул в окно и увидел группу офицеров. Кто-то спрашивал проводника, в каком купе едет представитель Коминтерна. Оркестр играл марш за маршем, а Коларов сидел в замешательстве на постели. Положение становилось всё напряжённее, почётный караул и офицеры стояли по стойке смирно, ждали гостя. Начальнику станции пришлось задержать поезд, и в окно купе стали заглядывать любопытные пассажиры.

Наконец кто-то принёс офицерскую шинель и сапоги, и почётного гостя в одних кальсонах вывели незаметно на другую сторону вагона и увезли на машине…

Лишь немногие в Москве узнали об этом приключении, да тогда никто и не обращал внимания на такие мелочи. Я бы, наверное, и сама забыла эту историю, если бы Коларов не рассказывал её с такой яростью.