Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

На почётном месте на письменном столе стояла фотография короля Швеции Густава V в красивой рамке и с дружеской дарственной надписью самого короля. Снимок напоминал о дипломатической карьере Александры Михайловны. В прошлом революционерка-идеалистка, она была сначала полпредом в Швеции и Норвегии, потом в Мексике, а последние годы — послом в Швеции. Теперь её блистательная жизнь близилась к концу. Ещё в ранней молодости эта чрезвычайно образованная женщина участвовала в тайных антицаристских заговорах, знала Ленина и многих революционеров. В начале двадцатых годов она была душой «рабочей оппозиции», а после захвата Сталиным власти лишилась всех важнейших постов. После традиционной «самокритики», отказавшись поневоле от своих прежних взглядов, она смогла начать карьеру дипломата.

Бывший посол тепло говорила о Финляндии и других северных странах. Она хорошо знала шведский, немного финский, который выучила в молодости, не раз проводя лето под Выборгом. Коллонтай обладала острой наблюдательностью, её воспоминания были бы, несомненно, интересны. Не знаю, успела ли она их закончить. Если и успела, они, скорее всего, были уничтожены после её смерти в 1952 году.

После казни милицейского начальника опять пропала надежда получить московскую прописку. Проведя девять лет в заключении, я на себе испытала, что такое коммунистическая система, как она обходится с людьми. Я понемногу утвердилась в мысли, что если коммунизм распространится за пределы Советского Союза, он будет повсюду сеять горе и несчастье. Но, по-моему, руководители капиталистических стран далеко не в полной мере осознавали грозящую миру опасность. Я решила хоть как-то помешать распространению коммунизма. С надеждой, кроме того, разрешить мои собственные трудности.

В конце апреля 1947 года пошла в Москве в посольство США. Я хотела разъяснить американцам положение вещей. Там я спросила, могу ли я надеяться, что мне помогут выехать из СССР. Я была в отчаянии и наивно верила, что американцы смогут мне чем-нибудь помочь или хотя бы дать совет. Меня выслушали с обычными для американцев дружелюбием и вежливостью, но я видела, что они даже не поняли, чего я добиваюсь. Они были очень наивны или просто мне не доверяли. Как же дорого я впоследствии заплатила за этот визит! Единственная польза состояла в том, что американцы взялись отправить в Данию письмо, посланное Томсеном своему брату из Воркуты.

И снова надо было искать выход. Я знала, что дни мои в Москве сочтены. Я случайно вспомнила армянку, бывшую вместе со мной в Воркуте. Она освободилась раньше меня и приглашала в гости в Армению. Я ей написала и скоро получила ответ и приглашение. Денег на дорогу не хватало, я продала часть своих вещей и поехала в Кировокан, где моя знакомая работала учительницей. Она меня хорошо приняла, советовала поискать место учителя иностранных языков. Но я снова столкнулась с непреодолимым препятствием: я — бывший политический заключённый. Месяцы проходили в безрезультатных поисках.

Шёл 1948 год. Новая волна арестов захлестнула и Закавказье. Я боялась, что у моей приятельницы будут из-за меня неприятности. Арестовывали большей частью политзаключённых — взять могли нас обеих. Мне пришлось переехать к её родственникам в Тифлис.

Весной 1948 года я несколько недель провела в столице Грузии. Прежде я там бывала в 20-е годы. Но меня преследовали всё те же трудности — и здесь нужна была прописка. Аресты с каждым днём учащались, положение в Грузии становилось всё тревожнее. Осталась единственная возможность — вернуться в Москву и снова попытать счастья в посольстве США. Я тешила себя надеждой, что американцы всё-таки возьмут меня к себе на работу.

Итак, я снова пошла в посольство США, где меня на этот раз принял генерал. Я долго с ним беседовала, позднее встретилась с ним ещё раз в присутствии его секретаря. Генерал был вежлив, рад был помочь, но дал ясно понять — я должна была знать это и сама, — что посольство и миссии в Москве принимают советских граждан на работу только по рекомендации министерства иностранных дел.

Страх погнал меня в Тифлис, а оттуда в Кировокан. Там у приятельницы я встретила Рождество. Никогда не забуду сердечность и гостеприимство армянских друзей! Без их поддержки мои скудные сбережения истаяли бы очень скоро, хотя верная Александра время от времени посылала мне немного денег, которые она выручала, продавая мои вещи.

Первое, что привычному к деревянным домам северному человеку бросалось в глаза в Армении, — это стены из серых, чёрных и даже красных, до блеска отполированных булыжников. Глядишь на такие дома и думаешь, что они построены навечно, просторные балконы и фруктовые сады создают ощущение богатства. Но это ощущение обманчиво, потому что вся земля, с финиковыми пальмами, орешниками, виноградниками и тропическими фруктовыми деревьями, закреплена за колхозами. Во время проливных осенних дождей весь урожай может погибнуть — люди не хотят работать в колхозах за мизерную плату, едут в город устраиваться на заводы.

Однажды я была в гостях у пожилой супружеской пары и там с удивлением обнаружила репродукцию с картины, которая в годы моей юности висела во многих финских домах. Аллегория художника Исто, Финляндия в ней изображена молодой женщиной, прижимающей к груди свод законов, чтобы защитить его от орла, нападающего с востока.

Хозяин дома рассказал, что в молодости учился в Петербургском университете, бывал в Финляндии и там ему понравилась эта картина. «Я её купил, потому что для армянина она означает то же, что и для финна».

В Армении я была поражена тем, что сюда возвращалось из-за границы множество армян. Многие привозили с собой родившихся за границей детей. Армяне ехали из Ирана, из других стран Ближнего Востока, из Европы и даже из Северной Америки. Как стало возможным, что они по своей воле возвращались в СССР?

Видно, любовь к родине и родной язык навсегда остаются в сердце. Переселенцы сохранили на чужбине свою религию, язык и любовь к родине, в этом духе растили и своих детей. Кроме того, советская пропаганда умело использовала ностальгию армян. В разные страны рассылались люди, чтобы агитировать за переезд. Так же перед второй мировой войной и после неё уговорили вернуться огромное количество русских. Их постигла та же участь, что и финнов, поддавшихся «карельской лихорадке». Каким же образом удалось ввести в заблуждение армян? Я онемела от удивления, когда один из них, только приехав, сказал мне: «Здесь, в стране наших отцов, — свобода, каждый имеет хорошую квартиру и работу, и вино, говорят, течёт рекой».

Но пробуждения от этого сна наяву долго ждать не пришлось. Бедняги скоро убедились, что идеализированная родина находится в глубоком экономическом кризисе, жизнь даже коренных армян крайне убога.