Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

Пройдет двадцать лет, и ведущий литературный критик Мексики Эммануэль Карбальо напишет: «Роман „Палая листва“ — элегия, трехголосная месса по усопшему, в его основу положена история самоубийства человека и ненависти жителей города к нему даже после его смерти. Автор рассказывает о жизни и важных событиях в судьбах людей и в тяжелые времена зарождения Макондо, и в период его процветания, и в то время, когда жизнь в городке пришла в полный упадок. Структура произведения, намеренно хаотическая и запутанная, несет свою функцию и является основой, на которой, с той поры и до сего дня, будет строиться литературный мир Гарсия Маркеса. Она представляет собой первый образчик „рейтеративного“ — повторяющегося — стиля этого автора, который в самые неожиданные моменты переходит от реальной действительности к воображаемой, от традиционного реализма к реализму, созданному лучшими традициями современного романа, от простоты изложения к двусмысленности и „герметизму“ — непроницаемости. Кто внимательно читал Гарсия Маркеса, тот не мог не заметить неповторимого своеобразия его стиля как наиболее важной черты его творчества, которая зародилась именно в „Палой листве“, выковывалась в его рассказах „Сиеста во вторник“ и „День после субботы“ в сборнике „Похороны Великой Мамы“, ярко проявилась в рассказе „Море исчезающих времен “ и получила окончательное выражение во всей своей мощи и красоте в романе „Сто лет одиночества“» (5, 161).

А в мае 1955 года Гарсия Маркес был счастлив, дарил свою книгу всем подряд и впервые раздавал автографы. Когда тираж еще печатался, Гарсия Маркес взял первый экземпляр, пахнувший краской и клеем, и отправился в Министерство образования. Его бывший преподаватель литературы в колледже в Сипакире теперь работал директором департамента среднего образования и педагогики. Габриель вручил ему «Палую листву» с такой надписью: «Моему учителю, Карлосу Хулио Кальдерону Эрмиде, первому, кто натолкнул меня на мысль писать». Седовласый педагог поблагодарил и сказал: «Я всегда знал, что рано или поздно, но ты станешь настоящим писателем! Твои газетные репортажи — это уже литература!»

Радости не было конца, но уж так устроен мир: было горько читать резкую критику на роман «Палая листва» со стороны компартии Колумбии. Виейра в печати заявил, что в романе «Палая листва» отсутствует обличительный пафос и что мифическое содержание и своеобразный лирический стиль произведения никак не соотносятся с колумбийской действительностью.

Подобные высказывания пробуждали определенные сомнения, которые не оставляли писателя до тех пор, пока, благодаря созданию романа «Сто лет одиночества», Гарсия Маркес вновь не обрел творческую свободу.

— Наступают тяжелые времена, мой дорогой Габриель. — Главный редактор допил кофе и поставил чашечку на столик, где стояло уже с полдюжины пустых. — К нам присылают цензора!

— Но в других газетах они уже давно сидят, Гильермо, — заметил Габриель Кано, брат главного редактора и владелец газеты. — Неужели это из-за Гарсия Маркеса? Выходит, виноваты его статьи о потерпевшем кораблекрушение?

— Вне всякого сомнения!

— Ну что ж, мы прилично на этом заработали. Ты по этому поводу пригласил меня к себе?

— Нет. Надо решать, что делать с Гарсия Маркесом. Правительство генерала теперь глаз с него не спустит. А он, я его знаю, не станет писать по-другому.

— Но увольнять его нельзя! Ни в коем случае! — Габриель Кано порывисто встал. — Мы тут же потеряем и читателя, и тираж. Надо что-то придумать, Гильермо.

— Вот как раз над этим я и ломаю голову. Эдуардо нашел выход. Отправить курицу, несущую золотые яйца, спецкором в Европу. Будет сидеть в Женеве, выезжать, когда надо, в другие столицы, но прежде всего пусть осветит, как он умеет это делать, встречу глав четырех государств.

— Но мне это обойдется в копеечку.

— Зато мы вырастем в глазах читателя. У «Тьемпо» спецкора в Европе нет. А тут свежий материал талантливого журналиста. Это тебе не жвачка международных агентств, которые ездят по проторенной колее и гнут одну и ту же линию. Я уверен, тираж нашей газеты поднимется. Так что решай, Габриель! Убьем сразу трех зайцев: генерал и его цензор будут спокойны, престиж «Эспектадор» поднимется, и мы сохраним нашу «курицу». Решай, брат. Последнее слово за тобой. Эдуардо и Гарсия Маркес ждут в приемной.

— Мне нравится мой тезка. Он любит жизнь! В какой-то степени благодаря ему я и сам стал чувствовать вкус к жизни, несмотря на возраст. Зови, пусть входят. — И владелец газеты вновь уселся в кресло.

В первой декаде июля 1955 года газета «Эспектадор» предложила своему ведущему репортеру отправиться спецкором в Европу. Гарсия Маркес, услышав о предложении, вспылил. Он сказал, что владельцы газеты струсили, что они гнут спину перед диктатором и хотят избавиться от него, Гарсия Маркеса, и потому фактически выставляют из страны, лишают любимой работы. Что чувствовал писатель в ту минуту, известно только ему самому.

Габриелю предложили чашечку кофе, а лучше бы — бутылку пива. После вчерашнего болела голова.

Говоря о любимой работе, Гарсия Маркес, видимо, прежде всего имел в виду журналистское расследование, которое он вел вместе с Хосе Сальгаром. В Боготе упорно ходили слухи о том, что на площади Боливара, прямо напротив Национального Капитолия, со времен завоевания страны были зарыты, баснословные сокровища. В одном из близлежащих дворов по авеню Хименес де Кесада был обнаружен прорытый кем-то подземный ход, который вел к площади.

Перед тем как выйти из кабинета главного редактора, Гарсия Маркес сказал, что ему нужно пару дней подумать.

— Коньо, так это же прекрасно, Габо! — воскликнул Альваро.

— Карахо, я поздравляю тебя, Габито, от всей души! — вторил Луис.

Друзья сидели в кафе «Черная кошка». Мутис и Висенс, услышав от Гарсия Маркеса о его новом назначении, разумеется, обрадовались за друга, хотя оба понимали, что теперь они не скоро его увидят.

— Но меня выгоняют!

— Дурачок! Тебе оказывают честь и тебя спасают. — Мутис подозвал официантку и заказал всем по рюмке рома. — Я бы плясал на твоем месте. Рохас Пинилья обид не прощает! А ты мне дорог, как брат.

— Габо, это же новые горизонты для тебя.

— Но я сам хочу выбирать себе горизонты!

— Ну знаешь! Никогда не думал, что талант и глупость могут спать в одной постели! А потом, Габо, ты не семижильный! Год и восемь месяцев изнурительного труда. Ты пашешь без отдыха и сам не замечаешь, что от некоторых твоих статей уже начинает веять усталостью. Мы с Луисом об этом говорили. Иной раз ты уже не пишешь, а отписываешься.