Алексей Варламов - Андрей Платонов

Но в то же время есть у раннего Платонова герои, которых чувственная любовь не удовлетворяет не потому, что отнимает силы, предназначенные для штурма мироздания, не потому, что мучит тело и душу, а потому, что безотносительно к требованиям беспощадной истории и природы такая любовь, даже осуществленная, все равно ущербна:

«— Что с тобой? — спросил я у него.

— Я люблю, — сказал он тихо. — Но я знаю — чего хочу, то невозможно тут, и сердце мое не выдержит… <���…> ее хочу. Но не такую. Я не дотронусь до нее. Ни губы, ни груди мне не нужны. Я хочу поцеловать ее душу…»

Так говорит безымянный герой рассказа «Невозможное» — предтеча Дмитрия Щеглова из «Технического романа» и Никиты Фирсова из «Реки Потудани» — и вскоре от невозможности осуществления любви умирает, а рассказчик выносит суждение: «Любовь в этом мире невозможна, но она одна необходима миру. И кто-нибудь должен погибнуть: или любовь войдет в мир и распаяет его и превратит в пламень и ураган, или любви никто никогда не узнает, а будет один пол, физиология и размножение. <���…>

Любовь — невозможность. Но она — правда и необходима мне и вам. Пусть будет любовь — невозможность, чем эта ненужная маленькая возможность — жизнь».

Зараженного «бациллой аморе» юного Платонова лихорадило, бросало из крайности в крайность, он не был удовлетворен ни одним из результатов поисков и нигде не ставил точку, и поэтому так раздражающе понятен и близок был ему Достоевский с роковым любовным треугольником Мышкин — Настасья Филипповна — Рогожин, а об их создателе он писал в статье «Достоевский»: «…ни живущий, ни мертвый, путающий смерть с жизнью, союзник то бога, то дьявола, пугающийся и раненный насмерть сомнением, падающий, ищущий Достоевский». Поэтому так привлекал и одновременно с этим отталкивал Платонова Розанов с его кредо: «Я не хочу истины, я хочу покоя», которое с негодованием процитировал воронежский идеолог в статье «Культура пролетариата», а в рассказе «История иерея Прокопия Жабрина» иронически отозвался: «Ибо истина и есть покой. Покой же наилучше обретается в супружестве, когда сатанинская густая сила, томящая душу демоном сомнения и движения, да исходит во чрево жены. Жено! Ты спасаешь мир от сатаны-разрушителя, знойного духа, мужа страсти и всякой свирепости».

«Но что такое женщина? — задавался он вопросом в статье „Душа мира“, написанной одновременно с „Достоевским“, и отвечал: — Она есть живое, действенное воплощение сознания миром своего греха и преступности. Она есть его покаяние и жертва, его страдание и искупление. Кровавый крест мира с смеющейся, прекрасной жертвой. Это женщина, это ее тайное, сокровенное существо <���…> Женщина — искупление безумия вселенной. Она — проснувшаяся совесть всего что есть…»

Но буквально через пару месяцев в статье «Борьба мозгов» верх брал революционный аскетизм:

«Еще до своего восстания пролетариат уже знал свою главную силу, свою душу — сознание и противопоставлял эту силу старой душе буржуазии — половому чувству. <���…> История буржуазии — это история сжатия мозга и развития челюстей и половых частей. Кто же победит? Выйдет чистым и живым из борьбы, и кто упадет мертвым?

Они ли — дети половой похоти, дети страстей тела…

Мы ли — дети сознания?»

В другой, как сказали бы сегодня, концептуальной работе «Культура пролетариата» автор предсказывал: «И сознание победит и уничтожит пол и будет центром человека и человечества. И перед этим интеллектуальным переворотом мы сейчас живем и готовимся».

Это было написано и опубликовано в октябре 1920 года, а в первый январский день 1921 года Платонов опубликовал в «Воронежской коммуне» рассказ-утопию (либо антиутопию — у этого писателя изначально невозможно провести четкую границу между двумя жанрами и противоположными мирами) «Жажда нищего» с подзаголовком «Видения истории», действие которого относится к далекому будущему, и здесь с авторской позицией все гораздо сложнее, а конфликт между сознанием и полом доведен до предела неразрешимого.

Будущее в «Жажде нищего» показано как осуществившаяся победа юного царя сознания, названного Большой Один, над древним человечеством чувств и красоты, над царством судьбы и стихийности. Казалось бы, все хорошо — выиграли бой с проклятым полом, одолели-таки супостата, но… В ходе борьбы с буржуазией на земле исчезают леса и травы, реки не текут, ветры не дуют, звери не кричат, а лишь воют машины и «блестят глаза электричества». Кроме того, у людей разрастаются головы и за ненадобностью отмирает по частям тело. Мужчины при этом бессмертны, женщины — нет, ибо мужчины сокрыли от них саму возможность бессмертия. Большей частью женщины умирают от близости смерти, спокойные и тихие, как звезды, но когда однажды случается внезапное и вдруг обнаруживается, что у обновленного человечества появился новый враг по имени Тайна — какая именно, правда, не уточняется, но предполагается, что эта тайна связана со все еще неисчезнувшей любовью, — то «для успешности борьбы были уничтожены пережитки — женщины. (Они втайне влияли еще на самих инженеров и немного обессиливали их мысль чувством.)».

Главный из инженеров, нареченный Электроном («…был слеп и нем — только думал. От думы же он и стал уродом»), отдает «приказание по коллективу человечества от имени передовых отрядов наступающего сознания: „Через час все женщины должны быть уничтожены короткими разрядами. Невозможно эту тяжесть нести на такую гору. Мы упадем раньше победы“».

Коллектив замирает в ожидании и вскоре получает от Электрона депешу, начинающуюся словом: «Кончено».

О том, что с точки зрения интересов сознания роль женщины в буржуазном обществе была сомнительной и таковой остается в обществе пролетарском, Платонов говорил в своих статьях и раньше («Только буржуи и бабы могут сегодня безумствовать и забываться от восторга, мы же, пролетарии и мужественные коммунисты…» — статья «В бездну»), но лишь в этом новогоднем антисвяточном рассказе честно предупредил, что одним из условий построения счастливого будущего — да и это еще большой вопрос, так ли оно хорошо и стоит ли в царство к этим головастым уродам стремиться? — в любом случае все это безбожное благолепие станет возможным только после полного уничтожения той половины человечества, что возбуждает в другой и темные инстинкты, и низменные страсти, и высокие чувства. Лишь после всеобщей стерилизации человеческого рода наступит торжество сознания, к которому призывал автор яростных статей в «Воронежской коммуне» и «Красной деревне» и которое подтверждено в «Жажде нищего»: «Жизнь перешла в сознание и уничтожила собою природу <���…> сознание стало душой человека».