Сергей Семанов - Брусилов

Прощаясь, он сказал Брусилову:

— До свидания, скоро буду у вас на фронте.

Больше Брусилов его не видел.

Совещание оставило у Брусилова еще более тягостное впечатление, чем предыдущее: «Не знаю, как другие главнокомандующие, но я уехал очень расстроенный, ясно видя, что государственная машина окончательно шатается и что наш государственный корабль носится по бурным волнам житейского моря без руля и командира».

И все же надежда на лучший исход не покидала еще Брусилова, он старался поддерживать ее и у окружающих. Вот что говорил главнокомандующий в штабе фронта на встрече Нового, 1917 года:

— Сегодня мы встречаем, господа, третий Новый год в эпоху великой войны.

1914 год, в котором она началась, был для нас исключительно благоприятным. Мы тогда наступали чрезвычайно удачно и продвинулись далеко в глубь вражеской территории.

Следующий, 1915-й, явился годом тяжелых неудач, повлекших за собой известные печальные события. Но мы стойко и мужественно выдержали тяжелое испытание, выйдя из него еще более сильными, чем были.

Истекший год я считаю хорошим годом, так как он положил предел успехам противника и показал, что злобный враг уже значительно ослаб…

И на новогоднем вечере Брусилов высказал свою уверенность в близкой победе. Закончил он свою речь довольно характерным для себя суждением:

— Все народы признают, что есть лишь один общий бог, сотворивший вселенную. Немцы же говорят, что их бог особый — их «старый, немецкий бог». Так как такого бога нет, то я полагаю, что эта едва ли не сам сатана. Мы и боремся именно с этим сатанинским богом…

(Поясним тут в скобках: последнее место в брусиловской речи гораздо более характеризует самого оратора, нежели народ германский. Древний и высококультурный народ этот, разумеется, никакому «сатанинскому богу» не служил, хотя, обманутый своими правителями и преданный желтыми социал-демократами, дал втянуть себя в неправую войну. Ссылка на сатану говорит лишь о мистицизме, свойственном Брусилову в ту пору, и он ошибался, как все мистики, ища темные силы мира совсем не там, где они на самом деле действовали.)

В заключение, как и положено в таких случаях, следовала здравица: «Да здравствует государь император! Да здравствует святая Русь! Ура!»

Пришел 1917 год. Он не стал для России, как предполагал Брусилов, да и многие другие, годом победы в войне. Но и для России и для всего человечества год 1917-й был рубежом новой эры.

Предчувствовал ли Брусилов приближение революции? Видимо, если и предчувствовал, то неосознанно, как наступление чего-то очень страшного, гибельного для армии и России. Не надо забывать о монархистских убеждениях генерала русской армии, и они, без сомнения, были искренними. Но в то же время от его внимательного и опытного взора не могли ускользнуть пороки царизма, так наглядно обнаружившиеся в годы войны и сказавшиеся на ее исходе. И все же Брусилов считал невозможным для генерала заниматься политикой. Не принадлежа ни к какой политической партии, он был поглощен лишь одной идеей — довести войну до победного конца, так как считал кайзеровскую Германию лютым и непримиримым врагом России и всего славянства.

Трудно предъявлять к генералу русской императорской армии Брусилову требование понять несправедливый, империалистический характер первой мировой войны. Такое понимание доступно было до марта 1917 года лишь немногим, в первую очередь В. И. Ленину и его последователям. Брусилов был убежден, что проигрыш войны неизбежно влечет за собой и гибель России. Поэтому он все силы отдавал армии, не уезжал с фронта даже и на день.

Из бесед с людьми самых разнообразных занятий, приезжавших на фронт и стремившихся встретиться с генералом Брусиловым, ему было известно, что в тылу господствовало страшное возбуждение против правительства, что повсюду — и в очередях за хлебом, и в салонах знати и буржуазии — шептались, говорили, кричали: так продолжаться не может. Особенно запомнилась Брусилову беседа с министром земледелия А. А. Риттихом, который признался, что попал в министры совершенно неожиданно для себя, что сознает бесполезность своего труда и не сомневается в скором снятии с должности.

Подобные сведения о полном развале дел наверху Брусилов получал ежедневно. «Беспорядок действительно ужасный, — писал он жене в феврале 1917 года, — угля нет, паровозы плохи, и их не хватает, вагонов тоже, вообще — полное расстройство жел. дор. хозяйства. Немудрено при частых сменах министров, не знающих притом, что им делать, и занимающихся всем, чем угодно, кроме своего дела, которого не знают. Тут общее расстройство управления государства по всем министерствам, а не только железнодорожного хозяйства».

Русскому дворянину и генералу, воспитанному на принципе верности самодержавию, трудно было смириться с мыслью, что Россию ведут к катастрофе. Поэтому он не только стремится укрепить армию, но и пытается обратить внимание самого царя на серьезность положения и необходимость принятия мер, которые, по мнению Брусилова, могли бы укрепить положение правительства.

Еще в начале октября 1916 года в разговоре с великим князем Георгием Михайловичем, прибывшим на фронт, Брусилов просил довести до сведения Николая II, что не следует обострять борьбу с Государственной думой и «общественным мнением», что необходимо создать так называемое «ответственное министерство» и прекратить вакханалию смены министров. Великий князь во всем согласился с Брусиловым, тут же написал подробное письмо с изложением разговора и отослал царю. Ответа не было, и, видимо, письмо это и послужило причиной сухого приема царем главкоюза на совещании в Ставке в декабре.

Позднее Брусилов написал министру двора Фредериксу. Изложив «положение России и возбуждение общественного мнения, которым пренебречь нельзя, в особенности в такое тяжелое время, я просил доложить, что для спасения России совершенно необходимо дать ранее обещанную конституцию и призвать все общественные силы для совокупной работы на пользу войны. Я добавлял, что секретные распоряжения — давить и сводить на нет деятельность всероссийских земского и городского союзов — преступно, так как оба эти общественные учреждения приносят с начала кампании неисчислимую пользу армии и облегчают ей исполнение ее бесконечно тяжелого долга…» Ответа на письмо также не последовало.

Наконец, уже в начале января 1917 года Брусилов беседовал с великим князем Михаилом Александровичем, который был назначен генерал-инспектором кавалерии и приехал проститься с главнокомандующим. Брусилов не стал кривить душой перед братом царя, напрямик, резко и твердо, охарактеризовал положение армии и России, просил великого князя передать царю, что жизнь требует реформ, иначе будет поздно, да, может, уже и поздно. Великий князь согласился с Брусиловым во многом и обещал передать разговор царю, но предупредил: это ни к чему не приведет, так как царь слушает только жену. На том и закончилась беседа.