Владимир Замлинский - Богдан Хмельницкий

— Радуйтесь, братья! Под Зборовом сила казацкая была поставлена на весы с шляхетской и перевесила! Теперь весь мир узнает, что значит казаки!

Он в волнении остановился, поправил упавший на лоб чуб, обвел влажными от слез глазами побратимов, молча и с вниманием слушавших своего предводителя, и уже более спокойно продолжил:

— Что говорить, были у нас времена страшные, никто не приходил спасать украинцев, никто не подавал воды омыть кровавые раны наши, но вот минули те времена, теперь не будет у нас ни ляха, ни пана и не будет на свете земли лучше нашей Украины.

Хмельницкий обращается к Москве с предложением выступить против магнатов, что показало бы «приязнь и готовность царя к защите народа, единоплеменного и к Москве приверженного».

Возгласы одобрения заглушили гетманскую речь. Когда радостное возбуждение улеглось, гетман заговорил о пунктах Зборовского договора и подчеркнул, что в первую очередь нужно составить казацкий реестр, объявил грамоты государей, предлагавших свое покровительство.

Было отвергнуто покровительство Речи Посполитой и турецкого султана. Предпочли Россию — «единоверную и единоплеменную». Но не все. Многие во главе с Богуном не решились «на Москву». Недовольными были сын Кривоноса, полковники Матвей Гладкий и Данило Нечай. Они были и против статей Зборовского договора, и против возвращения на Украину шляхты, и против реестра. Хмельницкий хорошо знал об этом и думал, что придется еще ему с ними столкнуться, и крепко, видно, столкнуться. Как сообщила ему недавно верная служба из Варшавы, шляхетские конфедераты донесли из Чигирина, что Кривоносенко, Гладкий и Нечай называют, его, Хмельницкого, изменником, ляхским прислужником, что «хотя они едят и пьют с ним, но мысль не одну имеют». Ну что ж, время покажет, чей он прислужник, а сейчас пусть занимаются реестром.

Из статейного списка послов русского правительства Г. Неронова и Г. Богданова на Украину, октябрь — декабрь 1649 г.: «А обозного своего Ивана Чарняту и полковников послал по обе стороны Днепра во все города Войска Запорожского переписывать казаков, сколько в котором городе быть казакам. А велел гетман в казаки писать тех, которые служат старо; а будет-де казаков письменных 40000, и от королевского величества тем казакам будет ежегодно денежное жалование».

Втиснуть в определенные реестром 40 тысяч всех тех, кто не желал больше быть панским подданным, было невозможно. Решили расширить его до 50 тысяч и, помимо того, составить дополнительный 20-тысячный реестр резервного корпуса казаков под началом Тимофея Хмельницкого.

По давней традиции освобождался от власти панов не только сам казак, внесенный в реестр, но и вся его семья, слуги и наймиты [85] Наймит — батрак. . Это давало возможность части крестьян освободиться от крепостнической зависимости. Но все не могли быть записаны в реестр. «Да и вообще зачем он нужен на Украине?» — роптали многие.

Отправив полковников, Хмельницкий выехал в Киев. Сюда прибывал согласно Зборовскому договору Адам Кисель как киевский воевода, и Хмельницкий хотел с ним обсудить некоторые дела. Но разговора не получилось. Кисель сразу же начал с нареканий на то, что подданные не хотят принимать польских хозяев, поднимают бунты и даже убивают их, что особенно неукротим брацлавский полковник Данило Нечай, который со своими казаками наводит ужас на шляхтичей Подолии и разоряет шляхетские дворы.

Гетман на это лишь пожал плечами.

— Это охочее [86] Кроме реестрового казачества, были еще и охочекомонные казаки, служившие гетману и полковникам за плату. войско, кто им ладу даст.

Однако тут же распорядился отправить к Нечаю посланца, чтобы передал ему наказ не бесчинствовать, а идти за Гортынь, на границу с Польшей.

Такое решение не устраивало Киселя. Зная крутой нрав Нечая, он попросил митрополита Косова пойти к Хмельницкому и уговорить его отозвать и наказать полковника. Хмельницкий принял митрополита с подобающим почтением и изъявил готовность его выслушать.

— Я уже стар и дряхл, — начал митрополит, — недолго буду трудиться для пользы твоей милости, пан гетман! Постарайся приобрести имени своему вечную благодарность короля и Речи Посполитой, а от бога благословение над своими детьми. Усмири кровопролитие, осуши слезы изгнанников, иначе они потекут из очей их на твою душу. Вспомни, что они наслаждались изобилием, а теперь лишены куска хлеба. Иные уже умерли с голода, других злодейски замучили хлопы.

Митрополит встал. От волнения и гнева вся его старческая фигура напряглась и задрожала. Он поднял руку и угрожающе воскликнул:

— Помни, бог взирает на это, и месть его не дремлет!

Гетман тоже поднялся. Взгляд его был суров и хмур.

Давно уже не сошлись они с митрополитом. Знал он об особой приверженности его к полякам, и эти речи — новое тому доказательство. Но опять ссориться сейчас с ним не хотелось.

— Тебе известно, почтенный отче, — тихо, сдерживая гнев, ответил гетман, — что я употребил все меры, какие только мог. Но что поделаешь с народом? Пока из маленького деревца вырастет большой дуб, много лет надобно ждать!

Он хотел сказать митрополиту, что незачем ему так беспокоится об угнетателях своего народа, лучше бы больше за этот народ ратовал, но тут в зал тихо вошел писарь Хмельницкого Иван Крычевский. И хотя дальше не пошел, а стал у двери в выжидании, но по его лицу, по всей фигуре было видно, что явился он в связи с чем-то очень важным, не терпящим отлагательства. Понял это и митрополит. Он недовольно сдвинул брови и, заметив нетерпение, отразившееся на лице гетмана, еще раз проговорил:

— Смири свою гордыню во имя собратьев наших, которые проводят дни свои в слезах и поругании.

Хмельницкий снова в нетерпении пожал плечами.

— А что я могу, отче? Сами посудите: сорок тысяч всего казаков, что же я буду делать с остальным народом? Они убьют меня, а на поляков все-таки подымутся.

Когда митрополит, осенив Хмельницкого крестным знамением, вышел, Крычевский взволнованно проговорил:

— Только что в Киев спешно прискакал гонец из Переяслава от казацкого полковника и атамана с вестью, что 4 ноября туда прибыли от великого государя Алексея Михайловича с грамотою и с его, царского величества, жалованием и милостивым словом к гетману и ко всему Войску Запорожскому послы Григорий Онуфриевич Неронов и подьячий Григорий Богданов. Они знают, что гетман в Киеве, но им в Киев ехать нельзя, потому что тут нынче на воеводстве Адам Кисель и с ним многие королевские люди. Просили отписать, где Григорию с грамотою царского величества быть.

— Добрая весть. — Хмельницкий радостно хлопнул в ладоши. — Вели немедленно позвать полковника Федора Лободу.