Александр Гордон - Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Теперь, после Канн 1984 года, после инцидента с «Ностальгией», который так акцентировал Тарковский, все менялось, драматизировалось, сгущалось. Андрей страшно нервничал: командировки не продлевали, сына из Москвы не выпускали. Эта средневековая и такая обычная для советского времени форма обращения с людьми, мстительная и лицемерная, мучила его. Что-то нужно было делать, как-то решать проблемы с работой и сыном.

Для Андрея начались испытания новой жизнью. Он был не первым русским, вырванным из родной почвы, и с той минуты (невольно вспоминаешь строчки стихов его отца) судьба шла за ним «с бритвою в руке».

Очень скоро он столкнулся с реальными трудностями, и в первую очередь с отсутствием денег на следующую постановку. Даже любимая Италия ничего не могла ему пока предложить. Нужно было ждать. Год, два, три? Неизвестно сколько. Оказалось — два.

Друзья выхлопотали ему стипендию Немецкой Берлинской Академии искусств (Западного Берлина) — тысяча долларов в месяц в течение года. После солнечной Италии пришлось жить в нелюбимом городе, разделенном бетонной стеной, искать деньги на постановку следующей картины, предлагать разные проекты и надеяться, надеяться… Все-таки спасибо немцам, их деньги немного поддержали его существование.

Жизнь Андрея в Берлине освещена довольно скудно. Он снимал квартиру в окраинной части города, окружен был людьми — выходцами из России, эмигрантами семидесятых. Один из них — Натан Федоровский, предприимчивый начинающий галерист, журналист — пытался помочь Тарковскому; говорили, искал, но так и не нашел, деньги для «Гофманианы», проекта для немцев, казалось бы, самого подходящего. Я познакомился с Федоровским в Париже и разговаривал с ним об Андрее, как и со многими другими людьми в течение тех десяти горьких и печальных дней похорон Тарковского. Он представился человеком, близким к Тарковскому, к его делам. Насколько усилия его помочь Тарковскому в берлинские времена были реальны, сказать трудно. Судя по результатам, они были равны нулю. Сам Федоровский через некоторое время покончил с собой: эмигрантская ли жизнь его не удалась, или нервная система вышла на пик напряжения, кто знает? Ходили слухи о неудачной влюбленности, а скорее всего, обстоятельства сложились все вместе.

А где же прежние предложения снимать фильмы по Томасу Манну: «Иосиф и его братья», «Доктор Фаустус»?! Теперь их почему-то не было.

И все-таки солнце улыбнулось Тарковскому. Переговоры с «Ковент-Гарден» увенчались успехом, и он приступил в Лондоне к постановке оперы Мусоргского «Борис Годунов». Впервые в своей жизни Тарковский ставит оперу. Дирижер — Клаудио Аббадо, художник — Николай Двигубский, с которым он снимал «Зеркало» в Москве. Постановка оказалась успешной. Англичане сняли ее на видеокассету.

Но в кино пока что нужно было ждать. Лишь в конце 1984 года завязались отношения со Шведским киноинститутом. Дело сдвинулось с места. Таким образом, между постановкой «Ностальгии» и «Жертвоприношения» прошло два года.

Летом 1985 года на острове Готланд начались съемки «Жертвоприношения» по сценарию, написанному Тарковским. Далее хочется процитировать Лейлу Александер, шведского киноведа и историка кино, работавшую ассистентом и переводчиком на фильме: «Фильм „Жертвоприношение“ должен был называться „Ведьма“. Тарковский раньше работал над сценарием с таким названием. Но фильм с таким названием ни по-шведски, ни по-английски не проходил. Это слово происходило от русского глагола „ведать“, что Андрей считал чрезвычайно существенным. Позже я узнала, что в первом варианте сценария Александр — герой картины — был неизлечимо болен: у него был рак. Вот и говорят, что настоящий художник всегда видит собственную судьбу на годы вперед, а иногда и судьбы всего человечества. Показ „Жертвоприношения“ чуть ли ни день в день совпал с чудовищным событием на Украине. Все западные газеты писали о том, что Тарковский предвидел атомную катастрофу в Чернобыле и что фильм об этом. Разумеется, это полная чушь, но на Западе газеты без сенсаций не живут.

Западные газеты писали о том, что убийство шведского премьер-министра Улофа Пальме произошло недалеко от места съемки эпизода „Паника“, где люди, как безумные, метались от страха ожидания атомного взрыва. На этом основании Тарковскому приписывалось визионерство, дар предвидения».

В книге «О Тарковском», составленной его сестрой Мариной (второе издание, М.: Дедалус, 2002), около семидесяти авторов. Участники фильма «Жертвоприношение» Сьюзан Флитвуд, Алан Эдваль, Свен Вольтер, Свен Нюквист вспоминают о Тарковском, пишут о работе над фильмом и о самом режиссере. Исполнитель роли Александра актер и режиссер Эрланд Юсефсон, кроме воспоминаний, написал радиопьесу «Летняя ночь. Швеция». Автор воссоздает особую атмосферу работы над фильмом, непростое понимание сложной человеческой и художнической фигуры Тарковского, его отличие и его влияние на них, в чем-то сильно изменившие представление и о работе в кино, об особой притягательности непонятной поначалу личности художника. Пьеса успешно шла в московском театре «У Никитских ворот». Поставили ее и в Петербурге.

В конце работы над «Жертвоприношением», в декабре 1985 года, Андрей заболевает, проходит медицинское обследование, и ему, как это принято на Западе, впрямую называют страшный диагноз.

Болезнь Тарковского всколыхнула весь западный мир, многих его друзей, знакомых и незнакомых людей. Первой предложила помощь Марина Влади. Предоставила ему на первых порах жилье, устроила в клинику для срочного лечения, проходившего под наблюдением ее мужа профессора Шварценберга, известного специалиста-онколога. Друзья собирали деньги на дорогое лечение — Марина Влади, Андрей Кончаловский и другие, фамилии которых я, к сожалению, не знаю. Мы — Марина, ее отец Арсений Александрович и я — узнали о болезни Андрея далеко не сразу. Почему-то опасность болезни преуменьшалась. Даже название ее впрямую не говорилось. Что-то с легкими. В Мосфильмовском, где жила Анна Семеновна, мать Ларисы, с Андреем-младшим и дочерью Ларисы от первого брака, тоже до поры до времени не били тревогу. Марина, приехав к Анне Семеновне, застала телефонный разговор с Парижем, с Ларисой, и говорила с ней. По словам Ларисы, опасность была вдалеке.

С апреля 1985 года у власти встал М. С. Горбачев, в стране стало что-то медленно, медленно меняться. И только в январе 1986 года наши славные органы, которые прекрасно знали о болезни Тарковского, отпустили сына к больному отцу, «отозвались по-человечески» на давнюю просьбу Тарковского. Крис Маркёр, знаменитый французский режиссер-документалист, снял на пленку встречу отца и сына. Съемка так же трогательна, как и проста…