Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Спустя несколько дней русским удалось прорвать немецкие передовые позиции на стыке между 215-й и 126-й пехотными дивизиями, где ширина фронта составляла 15 километров. Солдаты, находившиеся на некоторых опорных пунктах и остатках укреплений, оказались в окружении. Но они продолжали оказывать отчаянное сопротивление, пока не погибли все до одного. Позиции, оборудованные для круговой обороны, на флангах еще удерживаются, но и там погибают и замерзают сотни солдат, не получающих поддержки.

Вторая советская ударная армия ворвалась в глубь немецкой обороны, как огромный поток воды при прорыве плотины. Ее передовые отряды углубились почти на 100 километров в тыл 18-й армии. Возник новый фронт протяженностью 200 километров за позициями немецких дивизий, находившихся под Ленинградом и на Волхове. Наступающие советские войска уже начали подводить сюда дальнобойную артиллерию и доводят численность своей группировки в этом районе до 180 000 человек.

Ранним утром в один из таких судьбоносных дней длинный серый воинский эшелон получает сигнал к отправке. Выбрасывая клубы пара, локомотив приходит в движение. В какой-то момент колеса проворачиваются вхолостую. Шипят клапаны. После этого паровоз медленно сдвигается с места. С грохотом лязгают сцепки вагонов. Один из санитарных эшелонов, называемый на солдатском жаргоне «экспрессом с мороженым мясом» (по аналогии с названием медали за участие в зимней кампании 1941–1942 гг. — Ю. Л. ), отправляется на родину. В одном из вагонов, в которых раненые молча лежат на трехъярусных больничных койках, обер-ефрейтор Р. пристально всматривается лихорадочными глазами в матрац над его головой. У него одно из лучших, привилегированных мест, и он теперь может даже смотреть в окно. Но головы он не поворачивает. Боль и лекарства сделали его безучастным к окружающему миру. Он слишком слаб, чтобы говорить. Его беззвучный шепот невозможно понять. У него зудит кожа на голове, которую он хотел бы теперь почесать. Желание становится для него пыткой. Но сделать этого он не в состоянии. У него нет больше рук. Пальцы ног сильно болят, он это чувствует совершенно отчетливо. Но он знает, что этого не может быть. Ног у него тоже больше нет.

Обер-ефрейтор был посыльным в одном из батальонов, которые продолжают противостоять прорывам русских на Волхове даже после того, когда те просочились через немецкие позиции на флангах. Ему дали приказ во что бы то ни стало доставить на просеку и к опушке леса боеприпасы. Он тащил их за собой, пока у него не онемели руки. Он продолжал бежать даже тогда, когда заметил, что больше не чувствует ног ниже колен. Тогда он пополз на коленях и локтях, повесив на шею четыре ящика с пулеметными лентами. Обратно он доставил их уже пустыми. После чего потерял сознание.

На батальонном медицинском пункте, как громко именовалась полуосыпавшаяся ниша, вырытая в промерзлой земле, врач озадаченно качал головой. Что с того, что он знал, почему организм человека при переохлаждении, стремясь сохранить остатки тепла, уменьшает доступ крови к коже и суставам? Зачем ему было знать, что после этого холод особенно сильно воздействует и наступают страшные последствия? Ночью почти 50 градусов мороза, днем ниже минус 25 градусов — этого достаточно, чтобы сломить даже самого выносливого и полностью здорового человека. Кажется чудом то, что наши измученные солдаты все это выдерживают. Сейчас они напоминают призраков с серыми лицами, у которых не осталось ни грамма жира под кожной прослойкой. Как врач, видя это, он каждый раз качает головой, разрезая телесную ткань.

Нет, он не в состоянии помочь обер-ефрейтору. Его инструменты — это остаток того, что имеется на крайний случай. Основная часть хирургического материала была утрачена, когда обоз перехватила разведгруппа советских сибиряков. Теперь его главный инструмент — это плоскогубцы. Обезболивающих средств больше нет. Обер-ефрейтору может помочь лишь ампутация, но для нее нет необходимых средств.

Обер-ефрейтора тащат назад. К удивлению санитаров, он выдержал дорогу до дивизионного медицинского пункта и полевого госпиталя. Она проходила под обстрелом, через бревенчатый настил над промерзшими лесными тропами, рытвины дорог с остановками для замены транспорта, вышедшего из строя, под свист осколков авиабомб русских ночных бомбардировщиков У-2, которые целились во все, что двигалось и отличалось по цвету от белого снега. Рядом лежали на носилках стонавшие свертки с человеческими телами, из которых монотонно начинала капать кровь, как только под носилками таяла красная сосулька. И вот теперь он, калека, едет на родину, которую покинул здоровым парнем.

В тыловом госпитале главврач сообщает ему, что он стал унтер-офицером. Ему приносят форму с соответствующими нашивками и петлицами. Сестра подкладывает ему подушки под Железный крест, которым его наградили, и под спину, а затем подносит зеркало. Он слабо улыбается. Но вид у него отсутствующий. Всем хочется его поздравить и пожать руку. Но затем все неловко прячут свои руки за спину. Обер-ефрейтор немного приподнимает один из своих обрубков, и извиняюще делает движение плечами. Затем без сил откидывается назад. Когда медсестра, заступившая в ночь, намеревается поприветствовать его с наигранным радушием, он не двигается и не произносит ни слова в ответ. Он уже мертв.

В эти дни гамбургская 225-я пехотная дивизия находится на марше, покинув Амьен на севере Франции. Путь ее лежит на восток. Вначале ее перебрасывает в Восточную Пруссию по железной дороге. При температуре плюс 16 градусов солдаты грузятся в вагоны, при минус 20 градусах они прибывают на побережье Балтийского моря, ощущая первые признаки того, что их ожидает. Гужевой транспорт должен быть доставлен морем из Данцига, далее лошади пойдут своим ходом. Моторизованные части совершают марш по суше, после того как их выгружают в Тильзите. Еще до того, как им сообщили, куда они направляются, их об этом уже проинформировали жители Амьена. Солдаты мало задумывались, откуда тем стала известна эта секретная информация. Но на душе у них стало муторно, когда они услышали слово ВОЛХОВ. Увидят ли они теперь вновь свои семьи? Еще несколько дней им предстоит провести в Данциге в ожидании транспорта. Здесь они могут встретиться с женами, радуясь тому, что это произойдет на частных квартирах. Еще раз они смогут ощутить нежность и страсть, еще раз пережить боль расставания.

В Риге морозы достигают минус 30 градусов. И уже у самых беззаботных исчезают улыбки: дивизия полностью оснащена, так сказано им. Но зимнего обмундирования никто из них не видит.

Три недели спустя 2-й батальон 333-го полка этой дивизии теряет 13 из 16 офицеров, 110 из 128 унтер-офицеров и 422 из 550 солдат. В 9-й роте в строю остались один унтер-офицер и четыре солдата. Батальоны 377-го полка совершают спешный 40-километровый марш для поддержки боевых групп, преграждающих путь наступающему авангарду советской Второй ударной армии. Морозы достигли уже почти 40 градусов. К тому времени, как солдаты должны вступить в свой первый бой, уже поступают доклады «о серьезных потерях в результате обморожений». Солдаты пока видели лишь нескольких красноармейцев. Но это были пленные, а не вооруженный противник.