Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Ну, вот я в пути уже два с половиной дня. В чем причина того, что на меня производят такое тягостное впечатление Варнемюнде, и Росток, и Бад Доберан? Связано ли это с тем скудным образом жизни и с постоянной экономией, которые я помню с детства? Или же потому, что это остатки старинной атмосферы морских курортов, напоминающих о прибрежных пансионатах в Херингсдорфе, Бансине, Мисдрое и Альбеке? Или же это деревья бука, сосны, липы, или это щавель, илистая прибрежная полоса, местами притопленная водой, под которой прячутся кусочки янтаря? А может быть, это строительный камень — серо-желтый, коричневый, темно-красный, продуваемый всеми ветрами? Или это трава у дюн, которая изгибается на ветру подобно девичьим прядям? Или это пешеходные дорожки, покрытые серой гранитной крошкой, и ухабистая мостовая, грязно-синяя, телесного цвета, красно-коричневая, будто сложенная из буханок армейского хлеба?

На следующее утро: северо-восточный ветер силой до трех баллов, переменная облачность, 18,5 градуса тепла. Сход на берег на острове Борнхольм. В зелени буков проблескивают круглые очертания церквей. Толстые стены, в которых чувствуется тепло семейного уюта, надежно защищены словом Божьим. Тут легко ощущаешь себя христианином. Предпосылки к этому создают суровый климат и примитивные условия жизни. Ты ощущаешь себя скромным человеком, живешь скромно и строишь скромные дома. Человеку даже не приходит в голову властвовать над всем этим.

Вечером — беседы за столом, сервированным хрусталем, серебром и покрытым льняной скатертью под суп с уткой. Кроме того, отварной норвежский лосось и свежая черника со сливками. «Моя мать не хотела попасть на „Густлоф“ (немецкий лайнер, потопленный 30.1.1945 г. — Ю. Л. ). Видимо, все-таки предчувствие бывает обоснованным. Мы оказались на „Танге“ — старом транспорте водоизмещением пять тысяч тонн. Перед Штеттиным у нас сломался руль. Город был уже окружен. При температуре минус 20 градусов мы отплыли из Данцига. Когда мы вошли в Варнемюнде, сменив руль, то уже таяло. Предчувствия? Может быть. Моя сестра и ее трое детей ушли на дно вместе с „Густлофом“. Более пяти тысяч погибших (по последним данным — свыше девяти тысяч. — Ю. Л. ). А моя мать упаковывала всякое барахло, когда все побежали на Запад. Это было в Сопоте, где шла погрузка раненых на корабли для последующей их эвакуации по „большому морскому мосту“. Тогда это был очень элегантный морской курорт. Это было в мае. А вот ключ от сейфа, где были деньги, украшения и другие драгоценные вещи, она попросту не могла найти. Фрейд? Но он же был еврей и тогда вовсе не принимался в расчет. Потому в то время и не было брака в работе, ха-ха. Да, действительно, следовало бы рассказать о том, какое барахло люди брали с собой, оставляя при этом самое ценное, и все из-за этой паники. Ну, наша польская служанка, надеюсь, основательно всем этим воспользовалась. „Кенигсберг?“ — говорит он мне. Я то точно знаю, что он находится в Силезии (на самом деле — в бывшей Пруссии. — Ю. Л. ), или нет? И это о своей Родине! Я должен вам сказать, он не имеет ни малейшего представления! Моему брату тогда было четыре года. Он по подбородок стоял в снегу. Затем его взял на руки какой-то крестьянин». «Когда начало таять, то обозы с беженцами стали просто исчезать под водой залива. Лед не ломался, он просто прогибался, и вместе с ним под водой исчезали люди и домашние животные».

Юго-западный ветер, семь баллов, штормящее море, 15,6 градуса тепла. С корабля ты приветствуешь городок Хелу и тот обильно политый кровью перешеек, который тогда было не отличить по цвету от темно-серого неба. Затем Вестерплатте — место, где началась трагедия. Здесь 1 сентября 1939 года в четыре часа утра открыл огонь старый линкор «Шлезвиг-Гольдштейн» из своих двухсот восьмидесяти миллиметровых орудий, возвестив, таким образом, о начале войны, повлекшей гибель миллионов людей.

Почему ты не присоединился к экскурсии в Мариенбурге? Было бы очень кстати: немецкий рыцарский орден. Иллюзии, что он принесет свободу миру. Так называемые высокие идеалы. Холодный фанатизм. Убийство неверных от имени Господа. Одновременно материальная заинтересованность, неприкрытые земные запросы. С другой стороны, отвращение к пруссакам, которые беззастенчиво занимались грабежами. Их раздоры с польским поместным дворянством, с городскими властями, пренебрежительное отношение к этой стране и ее населению. Заносчивые рыцари с застывшим своим церемониалом, мистицизмом и пирушками по вечерам. В конце концов, их гибель под Танненбергом (Грюнвальдская битва в 1410 г., где был разгромлен Тевтонский орден польско-литовско-русскими войсками. — Ю. Л. ), потому что эти рыцари так ничего и не поняли. Разве не возникают при этом известные ассоциации?

Данциг, проспект Ланггассе, золотые ворота, рынок, ганзейская буржуазия — сытая, самодовольная. Они были трудолюбивыми. Они также знали, что, в конце концов, Господь решает, быть ли их амбарам заполненными товарами или нет? Поэтому они подарили ему прекрасное здание Мариенкирхе. В этой церкви находится десятиметровое распятие Христа, выполненное в строгом готическом стиле. Имеет ли оно больше «немецкий» вид? Или «польский»? Можно ли вообще так ставить вопрос? Ведь здесь немцы и поляки самым тесным образом перемешались друг с другом. Разве не записал в своем дневнике еще в 1940 году один из офицеров немецкого генерального штаба, потрясенный произволом оккупации Польши, мысли о родстве этих народов? Ты видел эти лица? Разве местные дети отличаются от их сверстников в Мекленбурге, Гольштинии, Фрисландии? А их старики отличаются от наших? Где граница между славянскими недо- и германскими сверхчеловеками, ответьте, господин Гиммлер?

Олива. Органный концерт в кафедральном соборе. Фрески черные и в золоте. Орган с десятком тысяч трубок. К концу века к нему добавился еще и бой башенных колоколов, отлитых фирмой «Гебель», как следует из надписи к ним. А рядом ангелочки, которые усердно дуют в трубы. Техническое новшество во имя Господа. Вместо того чтобы еще больше возвысить величественный звук органа, игра на нем сопровождается гудением и звоном. Посещение церкви с увеселением. Не помогает даже «Аве Мария». Грузные тела с трудом приземляются на скамьи для молящихся. Под лакированными прическами сочатся слезы. Размазывается косметика. Короткопалые руки, отяжелевшие от украшений, лезут в богатые карманы. Копаются в них, шуршат бумажными деньгами, гремят монетами. Крупные ассигнации падают в церковную сумку для сбора денег, которая здесь заменена корзинкой — на благо развития туризма. Пожертвования? Смирение перед Господом? Ради Бога, оставьте полякам, у которых сейчас такая ужасная жизнь, по крайней мере, возможность продолжать оставаться глубоко верующими, не попирайте их гордость, потому что вы не знаете, что это такое. Затем перед храмом видишь польских спекулянтов с пластиковыми пакетиками, внутри которых янтарные цепочки, браслеты, брошки. Это возвращает меня сразу на землю.