Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Можно было бы достаточно легко закрыть противнику обзор западного берега Волхова, создав деревоземляной забор и повесив маскировочные сети. У Синявина, к примеру, такие маскировочные приспособления раскинуты вдоль дороги на многие километры. В этом случае можно было бы оставить плацдарм. Но сейчас приходится по ночам отправлять туда на понтонах и штурмовых лодках боеприпасы, имущество и продовольствие, забирая на обратном пути раненых. Пополнение, идущее на смену защитникам плацдарма, пробирается через сплетение искореженных ферм моста, прикрываясь вязанками хвороста. Но стрельба все равно не прекращается, сбрасывая хворост вниз вместе с теми, кто за ним прячется.

До сих пор нет вразумительного ответа, зачем немцы изо всех сил удерживали эту позицию, где пролились реки крови, и зачем такие же реки крови проливали русские, бросавшиеся на нее с остервенением? Утверждается, что Кириши считались воротами, открывавшими дорогу на Ленинград. Но применительно к другим участкам фронта было ведь сказано то же самое. Говорят, что Сталин приказывал расстреливать своих генералов за этот немецкий плацдарм. Но у него и без Киришей было достаточно для этого поводов. Страх перед Сталиным не является основной причиной столь ожесточенных боев за этот участок местности с развалинами одной из самых крупных спичечных фабрик Советского Союза. Мерецков отстаивает мнение, что этот плацдарм сковывал целых три немецкие дивизии. В действительности там была лишь одна дивизия. Но ее участие в боях под Погостьем, было бы важнее и, возможно, сыграло бы решающую роль. Может быть, по-прежнему жив еще был страх перед новым наступлением немцев в северном направлении? Аргументы Мерецкова тем не менее убедительны. А вот объяснения немцев таковыми не выглядят. Что из того, что такая авторитетная личность, как командующий группой армий «Север» Георг фон Кюхлер заявляет, что Кириши все равно нужно удерживать, даже когда ему докладывают, что там за месяц выведены из строя по меньшей мере 2000 солдат убитыми, ранеными и пропавшими без вести? Хотя он прекрасно отдает себе отчет, что мог бы более целесообразно использовать эти две тысячи опытных фронтовиков.

Может быть, некоторые из тех, кому недостает смирения перед партией и кто не греется в лучах милости своего фюрера, опасаются оказаться в еще худшем положении в случае, если они выступят с предложением об отступлении? Гитлер напутствовал Кюхлера словами, что тот может поступать с группой армий «Север» по своему усмотрению. Возможно, поэтому столь горячая тема постоянно отходит на задний план до нового обсуждения, а самым главным вопросом становятся кризисные ситуации, которые представляются еще более угрожающими? Может быть, это всего лишь недостаточное внимание к ситуации, имеющейся на данный момент? Тот, кто сегодня хорошо знаком с руководящими структурами крупных гражданских фирм, тот найдет в них много схожего с работой военных штабов, с тем, как построена их должностная иерархия. Он увидит, насколько совпадают их теневые детали, различаясь лишь отдельными ритуалами. Это выражается в виде создания определенных группировок, завязывания интриг, заискивания перед начальством, а также в виде петушиных боев, хлопанья крыльями и попытках распушить перья. Всегда ли эти лица соответствуют своим должностям, всегда ли решения принимаются так, как это должно быть? Гинденбург, и не он один, относился к Гитлеру с предубеждением из-за того, что тот для него был всего лишь ефрейтором, а не потому, что трубил в своей книге «Майн кампф» о походе на Восток и был подвержен расовому безумию. Долгие годы после Второй мировой войны еще существовал один рурский концерн, директором которого был 81-летний немец. Жаждущему власти и непредсказуемому Вальтеру фон Райхенау уже в тридцатые годы в бытность его генерал-майором рейхсвера бросаются в глаза опасности фантастических прожектов и принимаемых на их основе решений. В то время он видел в вермахте лишь «организацию вооруженных специалистов по ведению войны», а не превозносимую всеми «школу нации».

Группе армий «Север», возглавляемой Георгом фон Кюхлером, удалось, можно сказать, даже удачно унести ноги. Перешагнувший 60-летний рубеж уроженец земли Гессен уберег в 1944 году солдат своей группы от «героической» гибели, как это предписывалось делать в духе пропаганды, когда он, трезво оценивая слабость своих войск, приказал начать отступление, стараясь это делать по возможности организованно. За это Гитлер снял его с должности. Было бы нечестным сваливать на него сегодня все прегрешения за катастрофическую ситуацию в Киришах.

Гибельные просчеты, допущенные в штабах, не умаляют заслуг солдат по обе стороны фронта. Они лишь еще больше обнажают трагизм происходившего. Самые весомые антивоенные доводы представлены в боевых донесениях из той мясорубки, что была на Киришском плацдарме.

Немцы, находившиеся между Волховом и Ладожским озером, начинают после достигнутых оборонительных успехов вновь мнить о себе как о непобедимой силе. Они намерены создать котел окружения в районе Погостья, закрыв брешь у железнодорожного полотна, куда вклинились войска Федюнинского. Для этого туда должна быть введена 21-я пехотная дивизия. Но в это время поступает донесение о том, что 11-я пехотная дивизия генерала Томашки выбивается из последних сил на Киришском плацдарме. Прежде чем солдаты 21-й пехотной дивизии успевают опомниться, их спешно отправляют в Кириши на смену 11-й дивизии. Авантюра у Погостья заканчивается, еще даже и не начавшись.

В эти дни немецкий военный обозреватель Георг Шмидт-Шеедер решает записать свои впечатления о Киришах. Он вспоминает, как от орудийной канонады каждый раз дребезжит импровизированное окошко в его блиндаже, сделанное из пустых водочных бутылок, чтобы туда таким образом мог проходить свет. Здесь он ждет распоряжений, чтобы подготовить репортаж о Киришах. Хотя плацдарм находится на удалении нескольких километров, тем не менее постоянно сотрясаются земля и воздух. Он вспоминает, как, задыхаясь, перелетел через разрушенный мост на плацдарм, усеянный бесчисленными воронками от снарядов, заполненный пороховым дымом и пылью от взлетавшей вверх земли. «На небе от разрывов непрерывно вырастали темно-коричневые грибовидные облака, которые затем растворялись по мере приближения к земле. А над всем этим возвышалось одно сплошное красное облако пыли».

Во время одного особенно сильного артиллерийского налета его швыряет в угол блиндажа воздушной волной от близко разорвавшегося снаряда. Шатаясь, перешагивает он через трупы, затем перепрыгивает через остатки развороченных взрывами могил на солдатском кладбище, видит куски тел, черепа мертвых, по которым уже больше нельзя определить, русские это или немцы. Перед ним открывается его возможная будущая судьба. Задыхаясь, он тащит раненого, чтобы затем, уложив его в укрытие, убедиться, что тот мертв. Он натыкается на командира 11-й пехотной дивизии генерала Томашки, грубого и неуравновешенного артиллериста, которого мы помним по его докладной записке. Он спрашивает себя, зачем вообще оказался на плацдарме этот старый генерал, бравируя своим присутствием и изображая, собственно говоря, то, что уже было выше его физических сил. «Может быть, — размышляет репортер — он хотел сказать своим солдатам, оказавшимся в кризисной обстановке: „Смотрите, генерал с вами, он знает о ваших бедах“. Или же он хотел доказать себе, как и всем остальным, каким еще молодцом он может быть?» Хотя Шмидт-Шеедер и не пытается скрыть своего солдатского скептического отношения к красно-золотым петлицам и генеральским погонам, тем не менее ему симпатичен этот «старый господин» и он им восхищается.