Фернан Мейссонье - Речи палача

Поэтому в конце концов я пошел к прокурору и сказал ему: «Я бы хотел поехать на Таити, мне нравится жизнь на Таити». Он мне сказал: «Господин Мейссонье, сейчас нет приговоренных к смерти. На настоящий момент никого не предвидится. У вас есть шесть месяцев». Так я уехал на Таити на три месяца. Я остался там почти на тридцать лет. Теперь, оглядываясь на эти события, я вижу алжирскую войну под другим углом, по-другому. Я думаю, тьфу! это было глупостью — желать, чтобы эта страна во что бы то ни стало была французской. Мы могли бы прекрасно жить с алжирским правительством, разве нас это касалось? Мне прекрасно жилось в Австралии, на Таити…

С четырнадцати или пятнадцати лет, смотря репортажи с островов, я мечтал о Таити. В 1950 один мой приятель — Гавальдон — уехал в Папете. Он присылал мне оттуда фотографии и пластинки. К сожалению, я не мог уехать. Здесь было дело, да к тому же то место, которое я хотел занять рядом с моим отцом. Тогда я устроил себе что-то вроде собственного Таити в Алжире. Я украсил одну квартиру бамбуком и постерами с Таити и устраивал там вечера-сюрпризы. Я уже говорил об этом. Я ждал 1961 года, чтобы наконец уехать.

Итак, с разрешения прокурора я уехал на Таити. Я покинул Алжир 10 июня 1961 года на Le Caledonien. Я отметил свое тридцатилетие в Мадере, в первом порту. И прибыл на Таити 7 июля. Там я сначала жил у Гавальдона, моего школьного приятеля с улицы Лаперлье. В самом начале, несмотря на перемену обстановки — а это было как переход от ночи к дню, — я был еще настороже. Но через несколько дней мог уже ночевать где угодно без малейшей тревоги. Это было замечательно. Человек, который не пережил нашего положения в Алжире, не может этого понять. У одних моих друзей похитили сына. Они никогда больше его не видели. Сотни французов исчезли таким образом. Постоянно оглядываться, думать, что за тобой идут, машинально держать руку на Р 38. Государство снабжает телохранителями чиновников или политиков, которые, на мой взгляд, совершенно не подвергаются никакому риску. Мы же были хорошо защищены во время казни, а уж после — дудки! Поэтому на Таити я быстро приобрел иной взгляд на Алжир.

Забавно, насколько лучше ситуация анализируется извне. Я понял, что в Алжире я жил иллюзиями, как и девяносто пять процентов французов. Мы хотели во что бы то ни стало сохранить Алжир в составе Республики. Мы были настолько наивны, что верили словам политиков! Да, я попался в ловушку от избытка идеализма. Я верил в данное слово. А потом я потерял квартиры, которыми владел в Алжире. Отец и мать потеряли свою виллу, бар. А главное — мы потеряли нашу страну. Я всегда любил и защищал свою страну. Я ее потерял; мне пришлось уехать. Ох! Это ужасно.

Так вот, по приезде на Таити я немного увлекся красивой жизнью, девушками. На протяжении шести месяцев это была Турия. Она стала мисс Таити в июле 1965. Так вот, с девушками все идет хорошо какое-то время. В 1962 году у меня больше не было средств на развлечения. Мне пришлось начинать с нуля. Мне пришлось найти работу. Я познакомился с Симоной, матерью моей дочки. Я принялся работать как сумасшедший, потому что в Алжире я все потерял. Конечно, я имел опыт подработки, и поэтому мне было легче начинать. Да, в 1963 году на Таити я пережил очень трудные времена. Ничего общего с той жизнью, которую я вел в Алжире. Мне едва хватало на еду.

В тридцать один год я, человек, у которого никогда не было хозяина, который был свободен, делал что хотел, — стал чернорабочим. Да, потому что я ушел из школы в тринадцать лет, и у меня не было профессии. Моя первая работа на Таити: я был сортировщиком посуды в магазине Дональд в Папете. Оплата: 5 тысяч полинезийских франков, 250 французских франков в месяц. Какое падение для меня, в Алжире зарабатывавшего в двадцать раз больше. Сначала пилюля была горькой На этой каторге Симона помогала мне, плетя корзины из пандануса. Она научила меня плести ручки к этим корзинам, и мы продавали их на рынке в Папете. Однажды вечером, вернувшись с работы и сидя за плетением, я посмотрел на себя в зеркало и сказал себе: это невозможно! Я вел такую жизнь, а оказался в таком положении… Я сказал Симоне: «Если надо, я потрачу десять лет, но мы выберемся из этого дерьма». Она же смеялась, как это делают таитянки, которые не думают о завтрашнем дне. Ей было шестнадцать лет!

Отработав три месяца в магазинах Дональд, я нашел работу в типографии Бамбридж. Директор принял меня на работу, и сразу я стал получать 6 тысяч полинезийских франков в месяц. Он заставлял меня работать по десять часов в день. Он мне сказал: «Если ты быстро выучишься этому ремеслу, ты скоро будешь зарабатывать 20 тысяч полинезийских франков, потому что я хочу заменить того пария, который работает на офсете». Разделяй и властвуй! Тогда я принялся работать как сумасшедший. Я уже не считал часы. Иногда я оставался до восьми вечера, чтобы закончить срочную работу. Через четыре месяца у меня выходили безупречные афиши, но что касается оплаты, я так и не видел никакого прогресса. Первоначальные обещания были враньем. Ну, хорошо, я не из тех, кто ходит жаловаться к инспектору по труду. Я узнал, что в аэропорту Фаа набирали на работу. Нужно было переделать гидроизоляцию террас. Они платили 11 тысяч полинезийских франков в месяц при десяти часах в день. On! На другой день я нарочно сломал офсет. Я пустил его на большой скорости и между планками вставил тряпку. Результат: два месяца в ремонте. На Таити не было запасных частей! И я распрощался с патроном. По ходу дела я подарил ему зарплату за две недели, чтобы он знал, что я свободный человек. Я никогда не буду упрашивать хозяина.

Так я стал чернорабочим в аэропорту. Десять часов в день, на самом солнцепеке, в течение пяти месяцев я раскатывал асфальт по три килограмма на квадратный метр. Было тяжко. Я был единственным французом среди таитян. В полдень у нас был час отдыха для обеда. Чтобы выкрутиться, я сказал Симоне: «Днем ходи обедать к маме». А я все пять месяцев ел днем хлеб и банку паштета. Результат: через три месяца у меня были фурункулы и карбункулы. Мне пришлось разнообразить пищу. Таитяне, работавшие со мной, стали меня уважать. Для них я, родившийся в Алжире, был наполовину французом. Они любили меня подкалывать. Когда я уходил в туалет, если в моем ящике было три банана, два они у меня стащат. И смеялись, как дети. Я им сказал: «Если вы еще тронете мои вещи, я рассержусь». Я купил в аптеке пятьсот грамм фруктового Vichy, что-то вроде конфет в виде апельсиновых ломтиков. Это было лекарство против запоров: вы съедаете два, и у вас понос. Я им сказал, что это были витамины, и оставил их в своем ящике, сказав: «Не трогайте больше мои вещи». И ушел в туалет.