Герман Титов - 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.)

Полёт Юрия Гагарина показал, что человек может успешно переносить трудности космического рейса, что в состоянии невесомости он способен сохранять полную работоспособность, его движения так же хорошо координируются, как и на Земле, он нисколько не теряет ясности мышления. Но вместе с тем в ходе первого полёта человека в космос возникло много вопросов, требующих уточнения и дальнейшего развития. Всё это предстояло проверить и подтвердить во втором полёте, гораздо более длительном. Я отлично понимал всю ответственность, возложенную на меня в связи с этим заданием, и поэтому отдавал подготовке к нему всю свою энергию, работал с полным напряжением физических и духовных сил.

За время подготовки к полёту мы познакомились не только с конструкторами и инженерами — создателями великолепных советских ракет и космических кораблей. У нас сложилась тесная и взаимная дружба с учёными. Мы вместе работаем и оказываем помощь друг другу. Но пока мы только начинаем освоение космоса, и космические корабли в ближайшем будущем будут пилотировать космонавты из числа лётчиков-истребителей, В этом на деле убедились и учёные. Юрия Гагарина и меня спрашивали по этому поводу не один раз, и мы подробно объясняли, почему они пришли к такому выводу. В практике полётов на современном самолёте-истребителе неизбежны острые ситуации, требующие мгновенного уяснения причин их появления и молниеносной реакции на них. У лётчика-истребителя в ходе повседневных тренировок и полётов вырабатывается своеобразный автоматизм, в котором мышление сливается с действием, такой автоматизм, когда трудно установить, что происходит ранее — действие или суждение.

Вместе с Космонавтом Три мы тщательно изучали карты земного шара с проложенной на них проекцией космического маршрута. За семнадцать витков «Восток-2», на котором предстояло лететь, должен был побывать над всеми материками и океанами, его путь, подобно гигантским синусоидам, пролегал почти над всеми странами мира и, нанесённый на карту, напоминал серпантин горных дорог.

Перед отъездом на космодром, так же, как и накануне полёта Юрия Гагарина, у нас состоялось партийное собрание. Повестка дня его была сформулирована весьма конкретно: «О предстоящем полёте космонавта Титова». Собрание было деловым, целеустремлённым. Коммунисты говорили о ходе подготовки к полёту, вносили конкретные предложения, давали ценные замечания, которые потом были, разумеется, учтены.

Предоставили слово мне. Что я мог сказать товарищам? Они сами всё видели, многое знали. Я поблагодарил командование и своих друзей за оказанное доверие, сказал, что приложу все силы и знания, чтобы с честью выполнить задание. Мной овладело чувство, которое трудно выразить словами. Ведь я совсем недавно был принят кандидатом в члены КПСС. Я расценивал порученный мне полёт в космос как первое серьёзное задание партии. Товарищи понимали это и хорошо видели моё отношение к делу. Громких слов здесь не требовалось.

— Всё будет в порядке, Гера, — сказала жена, провожая меня из дома в полёт.

Незадолго до этого мы ходили с ней по улицам Москвы, пахнущим летом, обошли Кремль, побывали на Красной площади, а затем по шумной, многолюдной улице Горького дошли до памятника Пушкину, и я положил к его подножию букет цветов.

С чувством радости и лёгкости улетели мы, космонавты, на далёкий космодром. Раскалённая августовским солнцем степь, покрытая степными цветами и густым разнотравьем, встретила нас горьковато-вяжущими запахами. Вокруг простиралось разливанное море полыни и чебреца и ещё каких-то пахучих трав. На горизонте переливалось знойное марево. Солнце накаляло металлические конструкции так, что до них боязно было дотронуться.

Космодром — это очень сложное хозяйство, со многими постройками, напоминающее одновременно и крупный завод и гигантскую научную лабораторию. Сквозь переплетения металлических ферм проглядывало серебристо-матовое тело ракеты, устремлённое в небо. Люди, снаряжавшие ракету в полёт, выглядели совсем маленькими в сравнении с её высоким, гигантским корпусом.

Незаметно в труде проходили дни. Вместе с инженерами и техниками мы заканчивали последние приготовления, осматривали ракету и корабль, проверяли приборы, продолжали тренировки непосредственно в кабине космонавта. В конце рабочего дня приходили в домик, в котором я раньше жил с Юрием Гагариным. Теперь его кровать занимал Космонавт Три. Везде и всегда мы были с ним вместе, ещё больше сдружились.

Время летело быстро. Наступил последний вечер перед полётом. Ужинать мы сели вчетвером: я со своим товарищем Космонавтом Три и два врача — Евгений Анатольевич и Андрей Викторович. Ели питательную космическую пищу, выдавливая её из специальных туб. Разговаривали обо всём и меньше всего о завтрашнем дне. Каждый из нас знал, что он будет нелёгким, но все были уверены, что полёт пройдёт благополучно и ещё больше прославит нашу Родину.

После ужина к нам зашёл Главный Конструктор, и мы вместе с Космонавтом Три погуляли с ним четверть часа. Это была деловая прогулка. Главный Конструктор дал нам последние советы и наставления, ещё раз обратил внимание на особенно важные элементы полёта. В сумеречной темноте мы шли в ногу, почти вплотную друг к другу, я — слева, а Космонавт Три — справа от Главного Конструктора. Вся его крепкая, коренастая фигура и твёрдые шаги, словно отпечатывающиеся на гравии дорожки, невольно вселяли в нас ещё большую уверенность в завтрашнем дне.

— В своём полёте вы должны тщательно испытать систему ручного управления кораблём, возможность его посадки в любом заданном районе, — сказал Главный Конструктор.

Где-то в вышине сорвалась звезда, оставив в небе лёгкий след — словно алмазом провели по стеклу. Бледный свет вспыхнувшего где-то на космодроме прожектора осветил значительное и своеобразное лицо учёного, его крупную голову. Тёмные глаза его были сощурены, губы плотно сжаты. Он был весь там, в полёте, старт которого был назначен на утро. Он посмотрел на часы, и мы без слов поняли, что нам пора спать. Перед серьёзным делом надо ложиться рано. У меня с юношеских лет вошло в привычку — перед экзаменами хорошо выспаться. А ведь завтра — самый серьёзный экзамен в моей жизни.