Максим Чертанов - Хемингуэй

Двадцать первого декабря от сердечного приступа умер Скотт Фицджеральд. Хемингуэй на похоронах не был. В последний раз они виделись летом 1937 года на просмотре «Испанской земли», но не говорили; на следующий день Фицджеральд прислал телеграмму с похвалой в адрес фильма — Хемингуэй не ответил. Спустя месяц, когда случилась драка Хемингуэя с Истменом, о которой газеты писали больше, чем о войне в Испании, Фицджеральд написал Перкинсу, что бывший друг «живет в своем собственном мире, и я не могу помочь ему даже если бы сейчас был близок с ним, чего нет. И все же я так люблю его, так глубоко переживаю все, что с ним происходит. Мне искренне жаль, что какие-то глупцы могут насмехаться над ним и причинять ему боль».

Перкинс оставался их единственным связующим звеном, и Хемингуэй, в свою очередь, говорил ему в 1939-м, что всегда испытывал «дурацкое чувство превосходства над Скоттом, какое бывает у жестокого и сильного мальчика, глумящегося над слабым, но талантливым маленьким мальчиком», и просил передать свою «глубокую привязанность». В 1944-м сказал Перкинсу, что хочет написать о Фицджеральде «большую, правдивую, справедливую, подробную книгу», требовал не показывать переписку с Фицджеральдом Уилсону, который тоже собирался писать о нем. Перкинс не послушался, Уилсон книгу написал, Хемингуэй — нет. В 1945-м он писал Перкинсу: «…Меня гложет то, что я ничего не написал о Скотте, хотя знал его, возможно, лучше других. Но как можно написать правду, пока жива Зельда… Конечно, он никогда не закончил бы своей книги. („Последний магнат“. — М. Ч.) Скорее она нужна была ему для получения аванса — карточный домик, а не книга. Поразительная напыщенность таких книг производит впечатление на тех, кто не знает секретов писательства. Эпические произведения, как известно, часто бывают фальшивыми. (У себя в „Колоколе“ Хемингуэй этого не заметил. — М. Ч.) <���…> Мне всегда казалось, что мы с тобой можем рассказать правду о Скотте, потому что оба восхищались им, понимали и любили его. В то время как другие были ослеплены его талантом, мы видели и сильные и слабые его стороны… Малодушие и мир грез всегда отличали его героев… Скотт мнил себя знатоком футбола, войны (о которой он вообще ничего не знал)… В следующий раз напишу о его положительных качествах… Но, оценивая лошадь, полк или хорошего писателя, я прежде всего стараюсь разглядеть их недостатки». (О «положительных качествах» так и не написал, но в 1950-е, переписываясь с биографом Фицджеральда, продолжил собирать «отрицательные».)

Под Рождество уехали с Мартой в Гавану, где 28 декабря муж сделал жене подарок — за 18 500 долларов была куплена «Ла Вихия». «Небо над холмами розовое, Гавана светится в сиреневом тумане, наше большое дерево, которое на прошлой неделе покрылось новой листвой, кажется золотым, розовым, медным и похоже на огромный зонт, почки каучукового дерева возле вашего домика набухли и лопнули, бассейн сверкает зеркальной водой, кругом весенние цветы, из селения доносится музыка…» (Только что, в октябре, президентом Кубы стал Фульхенсио Батиста, будущий диктатор, а тогда вроде бы довольно приличный человек.) В январе вернулись в Нью-Йорк, 27-го полетели в Лос-Анджелес, встретились с исполнителями главных ролей в экранизации «Колокола» Купером и Бергман, 31-го отплыли из Сан-Франциско в Гонконг: командировка и свадебное путешествие одновременно.

Япония была союзником Германии и потенциальным врагом США, воевавшему с ней с июля 1937 года Китаю следовало помогать. Но ситуация в Китае была запутанная: правительство Гоминьдана во главе с Чан Кайши, формально объединившее страну в 1928-м, враждовало с коммунистами; в январе 1941-го дошло почти до гражданской войны, и тогда же Япония предложила Гоминьдану перемирие. США нужно было разобраться: согласится ли Китай на мир с Японией, способен ли он выдержать японскую агрессию, можно ли помирить КПК с Гоминьданом, как намерены вести себя русские, которым, с одной стороны, выгодно, чтобы Китай сопротивлялся Японии и она не могла напасть на СССР, а с другой — чтоб она напала на Штаты и опять-таки не трогала СССР. Каждого мало-мальски толкового американца, отправлявшегося в Китай, просили прощупать обстановку. Хемингуэи не стали исключением. В Вашингтоне с ними встретился Гарри Декстер-Уайт, начальник денежно-кредитного отдела министерства финансов, и просил собирать информацию об отношениях Чан Кайши с КПК, а также о состоянии Бирманской дороги, важнейшего транспортного пути. Но недавно мир узнал, что Папа Хем ездил в Китай в качестве… советского шпиона.

Выпущенная издательством Йельского университета книга Джона Эрла Хейнса и Харви Клера «Шпионы. Взлет и падение КГБ в Америке» основана на документах из архивов Лубянки, переписанных бывшим сотрудником КГБ Александром Васильевым. Это делалось в соответствии с контрактом между издательством и нашей СВР (Службой внешней разведки). Но в середине 1990-х в России к этому проекту охладели, Васильев эмигрировал; значительная часть его материалов не прошла проверку, так что, хотя книгу Хейнса и Клера на Западе воспринимают как серьезную работу, доверять ей можно, как Гэйлорду, лишь отчасти.

Первый этап шпионской деятельности Хемингуэя, по мнению авторов книги, был невольным: на Советы работал давший ему задание Декстер-Уайт. ФБР неоднократно предупреждало Белый дом об Уайте, в 1948-м он был обвинен в шпионаже и давал показания в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, но вскоре умер. Его вина не доказана. Историки Уильям Лангер и Эверетт Глизон из Гарвардского университета полагают, что Уайт в интересах СССР и Великобритании спровоцировал вступление США во Вторую мировую войну, в частности, составил американский ультиматум от 26 ноября 1941 года, с помощью которого Японию «заманили сделать первый выстрел» в Пёрл-Харборе; в тех же интересах Уайт заморозил выплату 200-миллионного кредита правительству Чан Кайши в 1942-м. Другие историки — Стивен Шлезингер, Брюс Крейг, Роберт Скидельский — убеждены, что предателем Уайт не был, а просто хотел, чтобы СССР и США были союзниками, и поступал в соответствии со своими убеждениями. В любом случае маловероятно, чтобы Уайт открылся Хемингуэю.

Но, как следует из материалов Васильева, Хемингуэя завербовали помимо Уайта: сделал это агент НКВД Яков Голос (Джейкоб Рейзен), активист компартии США. В 1930-х он владел турагентством — оно позволяло узнавать о поездках американцев в страны, интересующие советскую разведку. Китай был важен, и Голос, узнав о маршруте Хемингуэя, дал задание коммунисту Джозефу Норту завербовать его. Норт сперва поговорил с Хемингуэем о «Колоколе», упрекнул за клевету на коммунистов, тот попросил прощения, после чего Норт доложил Голосу, что «он серьезно хочет работать с нами и намерен компенсировать свои ошибки». Хемингуэй сообщил маршрут, получил кличку «Арго», уговорились о способах связи. Однако найти «Арго» в Китае связные не сумели, никакой информации не получили и «законсервировали» его; забегая вперед сообщим, что он числился в агентах почти 20 лет и за это время, как следует из отчетов кураторов, ни разу палец о палец не ударил. А теперь давайте думать. Сперва о том: мог ли Хемингуэй согласиться работать на советскую разведку?