Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Итак, через робость нашу пусть каждый выберет: остается ли он созерцательным слугою лжи (о, разумеется, не по склонности, но для прокормления семьи, для воспитания детей в духе лжи!), или пришла ему пора отряхнуться честным человеком, достойным уважения и детей своих, и современников. И с этого дня он:

— впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;

— такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет ни от себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя, воспитателя, ни по театральной роли;

— живописно, скульптурно, фотографически, технически, музыкально не изобразит, не сопроводит, не протранслирует ни одной ложной мысли, ни одного искажения истины, которое различает...»

— Как будто бы, по сути, все верно сказано. Разве не о том все наши бесконечные разговоры закулисные, что на Таганке, что на Чистых прудах? И с Петровичем, и с Венькой, с Карякиным и Мо- жаичем, с Олегом и Эрнстом. Только разве так нужно говорить с людьми, чтобы по-настоящему задело? Менторская тональность проповедь пастыря-духовника не цепляет. И даже по форме письмо Солженицына, как инструкция ЦК ВКП(б): первое, второе, третье... То нельзя, это не смей... Никого не тронет, этими инструкциями все перекормлены...

— Ну как не тронет? — возмутилась Марина. — У нас в прессе такой шум, столько знаменитых людей об этом письме только и говорили...

— А из-за чего шум? Истины-то прописные, всем известные. На каждой кухне только о том и болтают.

— Вот именно, что на кухнях! Только это вы и можете...

— Ух ты, пламенная моя революционерка. Клара Цеткин! Жанна д'Арк! Жанюрочка моя, Жа-Нюрка... А я, ну ты помнишь? « Ни единою буквой не лгу, не лгу…» Хочешь спою, Маринет-точка?

— Ночь на дворе

— Самое время. Я тихонечко.

— Володенька...

...На премьере «Мак-Кинли» в кинотеатре «Россия» 8 декабря 1975 года Высоцкий вышел из зала, не досмотрев фильм. На пустой лестнице обернулся, увидел Милькину, махнул ей рукой на прощанье-

И быстро сбежал вниз, постукивая коваными каблуками.

— ... Ты посмотри, что я нашел! — Высоцкий протянул Марине бумажный прямоугольный конверт с какими-то разводами. — Это я, моя первая пластинка, дай Бог памяти, какого, кажется 68-го, года.

Влади взяла в руки невесомый конвертик «Вот это?»

— Ну да, а что? У нас выпускались такие гибкие пластиночки с популярными песнями. Брали на киностудиях записи и штамповали огромными тиражами. Народ расхватывал, тем более цена им была копеечная.. Вот на этой мои песни из «Вертикали».

— И это все?

— Все... Но ничего, я что-нибудь придумаю. Мне уже обещали помочь.

Марина не отрицала, что очень рассчитывала на выход в Союзе дисков Высоцкого, по крайней мере, по двум причинам: «...если пластинка выйдет, это будет своего рода признание твоего статуса автора-композитора. И потом — мы довольно укромно живем на твою актерскую зарплату, так что лишние деньги не помешают...» Директор Таганки Николай Дупак видел, что «Володя страшно комплексовал из-за того, насколько он, по сравнению с Мариной при всей своей популярности, нищий. Потому он так много и концертов давал, чтобы не жить за ее счет..».

Но пробиться хотя бы в очередь на запись в студию «Мелодия» было делом нереальным. Тем более с такой репутацией, как у Высоцкого. В музыкальных кругах ходили слухи, что, возмущенный вторжением в свою вотчину чужака с какими-то сомнительными Лесенками, «мэтр советской песенной поэзии» Евгений Долматовский (спокойно зарабатывающий себе на хлеб с маслом бессмертными «Комсомольцами-добровольцами») на заседании художественного совета фирмы «Мелодия» взбунтовался: «Любовь к Высоцкому — это неприятие Советской власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. И его мини-пластинка — бомба, заложенная под нас с вами. И если мы с вами не станем минерами, через 20 лет наши песни окажутся на помойке. И не только песни».

Что ж, в провидческом даре Долматовскому не откажешь.

Популярный в 70-х годах эстрадный певец Эдуард Хиль, смеясь, вспоминал аналогичное заседание «суда инквизиции» — худсовета, утверждавшего его программу. В ней были три песни Вениамина Баснера на «морские» стихи Высоцкого. Члены совета возражают.

— Так это не тот, — тут же нашелся Хиль. — Это Василий Высоцкий, наш ленинградский малоизвестный поэт.

Тексты прошли на «ура». Пластинка Хиля с песней «Когда я спотыкаюсь на стихах» вышла, а позже текст и ноты были опубликованы в сборнике «Поет Эдуард Хиль». Автор — В. Высоцкий.

Владимир объяснял себе и другим: «Есть люди, которые не любят мои песни. Бог с ними! Как говорится, на вкус и цвет... А есть просто люди туповатые...»

— Когда он подошел ко мне в Доме звукозаписи на Качалова, — вспоминал Георгий Гаранян, руководитель фирменного ансамбля «Мелодия», — и предложил записать диски с его песнями. Я в ответ: «Ха-ха! Как это может быть? Тебе и с концертами еле-еле и непонятно где позволяют выступать...» А он: «Все в порядке. Не веришь?» И выложил подписанный наряд на запись 24 песен! У меня челюсть отвисла... Думаю, за него замолвила слово Марина Влади, которая была членом Французской компартии, причем нерядовым. Видимо, советские власти не смогли ей отказать.

Работоспособность у него была потрясающая! Мы по 10 часов работали без перерыва и просто валились с ног от усталости. Он говорил мне: «Я ничего в музыке не понимаю, кроме того, что пишу песни». Предоставил записи своих песен, которые надо было сначала расшифровать, а затем написать по ним партитуры, и это работа, надо сказать, не из легких. Но мы сделали ему аранжировки, то есть «одели» его песни в одежку и записали их... Работалось с ним очень весело. Чтобы развлекать нас во время долгих и утомительных сессий записи, он время от времени брал гитару и пел свои песни... Как-то во время записи у нас в студии оказалась группа артистов из Большого театра. До сих пор помню, как мэтры классики валились от смеха, впервые услышав Володину песню «Шмнастика».

Музыканты, технические работники студии каждый раз с нетерпением ждали появления Высоцкого и Марины Влади. Звукорежиссер Игорь Вагин глаз от них не отводил: «Марина на диванчике сидела... Ноги мне ее запомнились: такие красивые, в тончайшие чулки затянутые. Очень элегантно у нее получалось почесывать одну ножку другой... Представляешь, моль огромная откуда-то вылетела и прямой наводкой к Влади. Высоцкий так ретиво ее от насекомого спасал, что даже аппарат нам снес, «Штуцер 37». А работал, записывался Володя очень легко. С Мариной, конечно, повозиться пришлось...»