Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

Губенко — поставил стол Любимову и сверху приколотил замечательный, очень экспрессивный его портрет. А внизу слова Ю. П. — «Как это ни парадоксально, но я верю в свое возвращение… Не может же это продолжаться до бесконечности… Ю. Любимов».

Губенко. На представлении… только у меня и осталось в ушах… партия… Ленин… реставрация любимовских традиций. А в государстве разве не реставрация ленинских принципов… Театр должен, обязан помочь государству… Как это делал он все 20 лет… Здесь нет эфросовцев, нет любимовцев…

Воскресенье.

Но сегодня «Мизантроп»! «Скоро будем играть „Мизантропа“». С каким предчувствием близкого счастья, с какой светлой грустью сказал эти слова в Польше Анатолий Васильевич.

Такой он славный человек был. И я его понимал. И каждый раз, играя «Мизантропа» или готовясь к выходу, я вспоминаю, о чем же просил в этом месте Эфрос. Царство ему небесное!! Перефразируя Мориака, скажем так, даже не перефразируя, а просто, обращая слова писателя к нашему мастеру: «Он жаждал обрести твердую почву в стране нежности, которая по природе своей — царство зыбкости…»

И вот в «Неделе» статья о Губенко — Театр на Таганке должен быть возрожден… Былые спектакли, былая слава, и пр. Значит, Эфрос театр похоронил?! А я на панихиде сказал, что он театр спас. Где, на чьей стороне правда?!

И зачем возрождать театр на Таганке, кто заменит Любимова?! Что это значит? Восстановить спектакли — это совсем не означает. Возродить — это некоторое время продержаться на старом репертуаре. Это вообще спекуляция и проституция. Ты свое сделай, а не пользуй до изнеможения старое.

Да, тут не напечатали, там не утвердили, здесь не похвалили и где-то просто забыли, и обижается человек на весь свет Божий.

Господи! Сейчас «Мизантроп», надо сыграть его как упражнение на легкость. Помоги, Господи, и партнерам моим тоже.

Уехавший ставит условия, пришедший ставит условия… если единство… если идеи и пр. — я остаюсь в театре. Что это за бред?! Зачем делать такой упор на реставрацию прошлого… «В карете прошлого далеко не уедешь».

Участвовали ли Вы в травле Эфроса?

Почти на каждом выступлении я получаю записку с таким или подобным вопросом. Не говоря уже о письмах. «Вернется ли в труппу „костяк?“» Оказывается, трое, что ушли в «Современник», являли собой костяк Таганки, а вовсе не были той «чернью», что оскорбляла А. Эфроса. А мы и не подозревали, что существовали без «костяка». Нет, что-то не то происходит.

Вторник

«„Таганка“ должна возродиться» — это один заголовок в «Неделе». А в газете «За рубежом»: «Успех Таганки в Париже… Триумфальные гастроли». Что это такое? Если Таганка должна возродиться, значит, она умерла на время руководства Эфросом? Если она умерла, то почему она не вылезает из заграничных гастролей… получает призы и рецензии? И что это за сплошная ложь со всех сторон?

Розовская компания гнет одно, теперь получается, Губенко и К° не признают все, что было после Любимова, не сделав еще ничего своего, но уже как бы зачеркивая три года работы Эфроса.

Что ты говоришь, Зина! Какое счастье? Мы еще посмотрим, дай Бог, конечно, но ведь Эфрос сразу занял тебя в трех премьерах, одна за другой. И ты кричала то же самое! Ох, ох!! Подлые люди!

На концерте-встрече в станкостроительном институте опять сплошь вопросы о травле Эфроса, и еще — «беспокоит судьба Любимова». Да пусть она вас не беспокоит, это он о вас беспокоится, как-то вы тут, оставшиеся, несчастные, советские люди, обманные и Горбачевым, и Лигачевым, и пр.

Четверг.

Вчера в «Правде» Любимов и К° названы «отщепенцами» — «Переполох в стане «бывших». Это те, кто написал «манифест», или «декларацию», к Горбачеву. «И вот уже Любимов ставит свою подпись рядом с Максимовым и пр.?»

А документ они сочинили серьезный. Главный камень его — признать должна советская власть свою несостоятельность, ошибку в теории, приведшей к губительной 70-летней практике.

Социализм не оправдал себя как строй, а Советы — как режим, как форма правления — Советский Союз должен стать равным среди равных… — Короче, все понятно…

Хочется опять плакать от своего бессилия и уничижительного сознания. Спасают письма Набоковых — гений, а люди простые… Вот эти колебания, что все еще с майским номером обойдется, эта неопределенность, опять появившаяся… — все это смеется надо мной…

Выставка Романовой взволновала — побывал где-то у кого-то в чистом поле.

Ну что, ушла верстка в типографию или нет?! Можно мне перекреститься?! Ладно, потерпим, помучаемся!

Суббота.

Какой замечательный концерт был вчера. Читал дневниковые записи о В. С. Высоцком.

Воскресенье.

И.: — Вам идет улыбка.

В.: — Улыбка идет всем, наверное…

И.: — Нет, не всем. Мне не идет улыбаться, нельзя — у меня зуба одного нет.

— Не надо, Маша, обсуждать наше письмо и вообще эту тему… В высшем смысле мы, конечно, правы, а по частностям нам быстро заткнут рот фактами… Ты вкалывала, я вкалывал… А сколько гадостей говорила ему Шацкая. — Если на эти спектакли не ходят, если в кассе остаются билеты… — Вы хотите… Нет, почему вы не хотите, чтоб Ю.П. приехал? — А Сеня? На собрании реплику бросил: — Конечно, с подготовленной заранее прессой, как это было «На дне» и с «Мизантропом»… — После этого я просто уполз с собрания… А потом мне Эфрос сказал: «Семен! Какой негодяй… Я не расслышал (на полях — «не понял»), что он сказал, ведь я бы устроил грандиозный скандал… Мне Габец передала его реплику… Ну, негодяй… злой негодяй». А Комаровская: — Почему ваш сын позволил себе сидеть на столе у Ю.П.? — Что это, как не чернь. Более того, может быть, не эти прямые, гадкие укусы его так задевали, как то, например, что он не мог справиться с авторитетом Любимова, с любовью к нему, пусть даже и показушной, тем более, Маша вкалывала, Таня вкалывала, но при каждом удобном случае вспоминали при нем Любимова и звонили ему через океан, и письма сочиняли, и так обложили Эфроса, что он вынужден был сам еще и приписку к письму сделать? А куда ему было деваться от этих «подруг». А Валера-Ваня-Алла были в стороне? Нет, тоже активно участвовали, кроме Ивана, конечно, тот умудрялся ни в каких кампаниях не участвовать.

Антипов из-за «макулатуры» в Милан не едет. Вводят Лебедева, а Желдин, когда-то игравший также вводом, оскорблен до глубины души: — Банда Дупака, да вот если бы был жив Анат. Вас.

— Откуда ты знаешь, как А.В. относился к твоему исполнению?! Зачем ссылаться на покойного? Оставьте Эфроса в покое!!

— Ложь, Маша, все ложь… Не дали остыть трупу, как мы с распростертыми объятиями встречаем трех своих подонков, что непростительно оскорбляли его… А мы, — давайте, ребята, к нашему шалашу, все вместе опять, как будто нас Эфрос разъединял… Господи!! Как все лживо и похабно!!