Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2

Четверг. Молитва, зарядка

Автограф Высоцкого — продавать или дарить? А выход такой: поскольку это посвящение Шацкой, а у нее трудное материальное положение с больным Леонидом, автограф надо продать и деньги отдать Нинке. По-моему, это правильно. А как иначе?! Играть в благородного, дарю, дескать… Но у них, у музея-центра, есть деньги, и почему им эту реликвию не приобрести?

Среда, мой день. Хельсинки

Русский Дом, «Анна Снегина»

2-го, вышедши с «Высоцкого», обнаружил я свою машину с четырьмя спущенными колесами. Кто-то шилом проколол. Я, конечно, знаю и отсылаю подозрения на ту свою «соседнюю Криушу»… но лучше бы, если бы это оказался «КамАЗ», на стороне которого стояла машина. Но вряд ли они будут этим заниматься. Мне кажется, повод — мое интервью о причинах раскола: в 50 лет ни семьи, ни любовника, ни карьеры, ни любовницы, ни детей… Люди стали сводить счеты с судьбой, а кто виноват — тот, кто 30 лет вел, от кого ждали, от кого зависели… Сам он все успевал, и в 62 — сын и молодая жена. Потом всех бросил. Многие из этих же стали бороться против Эфроса. Поняли, что они попали в лажу-жопу. Что при Эфросе им было куда спокойнее, он никого не трогал, не говорил ни о каких экономических реформах в театре, не призывал к переустройству, к реорганизации театра, к контрактной системе — при нем, наоборот, запрещалось подавать какие-либо заявления об уходе и пр. И вот все это в них накопилось, и они объединились вокруг того, кто призван был их спасти, дать роли, обеспечить счастливой судьбой на старости лет. Мне кажется, вот этот мой расклад чисто биологического свойства — он их взрастил, выпестовал и т. д. — и разжег в ком-то жажду мщения, желание отомстить и нагадить мне тем же способом, тем же методом, что когда-то Эфросу — проколоть колеса, что-нибудь сделать этакое. Почерк знакомый…

Хельсинки. № 7. Утро. Молитва

Спектакль «Анна Снегина»

Зарядку делать не могу — болит спина. Живу Есениным, утешает Есенин. Я помню, как я переписывал его стихи в читальном зале библиотеки, домой его книжки не давали. Да и там, в читалке, не всем давали на руки. Помню, поразило знакомым чувством, знакомым до боли желанием-мечтанием, чтоб и мое степное пенье сумело бронзой прозвенеть..

Вот он прозвенел, прозвенел и Высоцкий, а я… А я все думаю не о том, что бы новое написать или продолжить хоть вот то, что не так уж худо начато, «21-й км», а про то я думаю, как старье мне переиздать, как отметить этим самым свое 55-летие, запастись еще лет на пять книжками для продажи. Но я читаю Есенина, и ничего мне не надо, и ничего не жаль… Мы репетировали на Академической, полетели на пол швырком цветы, отсортированные из общего есенинского куста, захлопали двери и мне были отданы деньги, предназначавшиеся в уплату за стоянку. Непотребность поведения. Как мне грустно от того, что не видела этого всего — меня в славе и в смокинге — Тамара. Она сидела дома у телефона и ждала от меня — как все пройдет… Солнышко мое, прости меня. Господи!

Спаси, сохрани, прости, Господи! Душа моя трудилась на этот праздник. И портреты на белых, выставочных стенках смотрелись трогательно, забавно, не сиротливо, и куст клена с желтыми, большими, как вырезанными из жести, листами в большой керамической посудине смотрелся прекрасно и как бы руками-ветвями удерживал оба портрета-лица. И дырки в полу-планшете сцены сгодились мне, чтобы в них утапливать трость. Трость мы купили с Тамарой в Португалии для Есенина и Павла I.

Пятница. Молитва

Восторги Вити, референта Юниса: «Какой концерт… какой спектакль… я потрясен… жест… кисть… владение гитарой… С каким достоинством!! Как прочитал Есенина… Гений!! Барин на сцене!!»

«Барин на сцене» — это дороже всего, ибо тут — Бумбараш и Моцарт рядом.

Вторник. Молитва

Вчерашнее посещение позвоночного врача меня успокоило и мне помогло.

— Сексуальный стресс у вас был недавно…

— Объясните, что это такое?

— Что такое стресс?

— Нет, что такое сексуальный стресс.

— Грубо говоря, хотелось, но не получилось.

— Да нет, и хотелось, и очень получилось…

— Ну, может быть, месяц, чуть меньше назад. Может быть, это бессознательно сидело, и вы думали об этом.

Факс. Валерий! Хельсинки 10.10.95.

«Хорошо, что Вам хватило мужества издать дневники. Этим Вы даете неизбранным современникам и потомкам редкую возможность прикоснуться к таинству актерского творчества. А что же касается Вашего друга Володи — помогаете взглянуть на его образ, как Вы, серьезно, с любовью и болью».

Пятница. Молитва, зарядка

Вчера — встреча театральных деятелей с мэрией. После 5 бокалов вина Глаголин потащил меня к «телу» Лужкова. Пробились на последних мгновениях.

— Таганский вопрос когда будет решен?

Мэр не понял, о чем речь, потом вдруг резко, громко:

— Все будет так как хочет Любимов! Негодяйство, которое произошло… это просто негодяйство, когда ученики используют, претендуют на имущество того, кто это создал… И мы все сделаем.

— Когда вы можете принять Любимова?

— В первый же день (когда приедет).

— Нам грозят объединенной дирекцией.

— Никакой объединенной дирекции. Это принадлежит Любимову и за ним останется.

Вот такие простые, ясные, громкие тексты. Мы тут же к Бугаеву.

— Вы сразу написали на меня телегу… Объединенную дирекцию я предложил как компромисс. Не хотите — не надо.

— Но нам присылают ультиматум: к 1-му ноября вопрос с вами будет решен, объединенная дирекция…

— Да кто вам это сказал?!

Среда. Мой день. Вечер

Суббота. Молитва. Зарядка

Что мешает играть актеру Золотухину?

Золотухин — человек Он прежде всего мешает, он, который, как человек своей нации, находит удовольствие в самоуничтожении, саморазрушении, каясь, бия себя в грудь… Молясь… Становясь на колени перед иконой Спасителя — «я не буду пить!..» «Вот тогда вы поверите, что я верую, я завяжу и докажу свою веру в Христа!» С одной стороны изголовья у него изображение Спасителя, с другой — преподобного Сергия, а он неделю валяется пьяный, грязный, мастурбирующий…

Любимов, из интервью:

— Ради денег, ради реальностей материальных я ничего не делал, только то, что казалось важным для меня, для искусства.

??!! Можно и так врать, но зачем? Зачем, когда его жизнь всегда на виду, на юру? Да, правда, что он всегда пытается из любого оперного контракта сделать искусство. Но ведь сначала подписывается контракт на сумму прописью. И монолог о черном «мерседесе» после удачной премьеры в Штутгарте… да что говорить! Да ничего в том преступного, чтобы работать за деньги, нет — он же не задницей старой своей торгует, а своим ремеслом. Чего врать-то?! Имея молодую зубастую жену и маленького сына, его первая задача как мужа и отца — накормить свою семью и обеспечить их на уровне Штреллера, потому что «в мире Брук, Штреллер, Штайн, Мнушек и я».