Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2

И вот кортик… Надо сказать, потрясающей работы — не отличишь от настоящего. Я его привез, но Володи не было, он отсутствовал, был где-то за границей по делам семейным. И надо же случиться в это время дню рождения Леонида Филатова. Дело было молодое и веселое, и под очередной бокал шампанского я кортик этот подарил: «Леонид! Бери, дескать, и помни!» Подробностей реакции Леонида я не помню. Очень возможно, что я даже и не открыл, чей это, собственно, кортик — мой, и все. Мне казалось, что хозяин, то бишь Володя, понял бы меня и поступил бы точно так же. Ну отдал и отдал. Проходит какое-то время, приезжает Володя. Мы работаем, играем, и про кортик я давно забыл. Но, очевидно, поступил какой-то из Ленинграда сигнал, и Володя меня спросил: «Валерий, тебе из Ленинграда ничего для меня не передавали?» — «Передавали», — говорю я с небесным взглядом. «Что?» — «Передавали, — говорю, — морской офицерский кортик, очень красивый». — «И где он?» — продолжает Володя, а я начинаю волноваться, этакая унутренняя дрожь пошла, какое-то нехорошее предчувствие от его спокойного, делового выяснения местонахождения кортика. Я говорю: «Володя! Я подарил его от твоего и своего имени Леньке Филатову на день рождения, тебя не было, и я подумал…» Володя не дал мне долепетать что-то в свое оправдание, он тихо сказал: «Кортик мне верни…» У меня, слава Богу, немного было с Владимиром такого рода объяснений. Но глаз и интонация, с которой это произносилось, были такими, что возражать далее было бесполезно — мурашки пробегали по телу. Почему-то вспоминается русское присловье: «хоть яловой телись, а сделай как велено». Конечно, я пережил позорные, стыдные мгновения и не находил себе места, но делать было нечего — кортик надо возвращать.

Поздно ночью я позвонил Леониду в дверь: «Леня, прости ради Бога, отдай кортик». — «Ну, конечно, какой может быть разговор!» Счастью моему не было конца. Без всяких объяснений, просто и легко смеясь над всеми нами, Леонид вернул мне кортик Ведь я к тому же боялся, что он сам мог его кому-нибудь куда-нибудь отдать. Я вернул, краснея от стыда, кортик Володе, на что он сказал: «И больше так никогда не делай». Что-то во мне кипело, разное. Ну подумаешь, отдал безделушку, за что уж так меня макать мордой в собственное дерьмо! Ну, подарил бы он мой пистолет кому-нибудь, вот так, с плеча, по пьяни… Стал бы я его так унижать — верни, дескать, и никаких гвоздей… Да нет, вряд ли. Но на то он и Высоцкий — у него были свои понятия о чести, долге, взаимоотношениях дружбы и свои уроки этих понятий. Это был мне урок. И я благодарен ему, хотя какую-то лазейку для своего оправдания все равно оставляю и, не скрою, какой-то неприятный осадок остался.

Другая история, но такого же рода и совсем чудная произошла с топором.

Был у нас такой дивертисмент — спектакль «В поисках жанра». Работали мы несколько таких представлений в Ижевске, во Дворце спорта. Конечно, главной фигурой и строкой был Высоцкий. К нему пристегивались Филатов, Золотухин, Межевич, Ю. Медведев. Делали мы огромные сборы, разумеется, под имя В. Высоцкого, которому под маркой театра-спектакля разрешалось песни свои исполнять. Концерт-спектакль вечером. А днем нас толкали по разным присутственным местам — комсомол, воинские части и пр.

И вот пригласили нас в обком комсомола — встреча-прием, несколько песен от каждого, шутки, потом обед, шампанское. И подарили нам по сувенирному топору какой-то редкой, маркированной стали. Высоцкого на этой встрече не было, у него была своя личная программа, и топор, ему предназначавшийся, отдали радисту Коле. Собираемся на спектакль. Володя узнает, да ему и сказали все те же работники комсомола, что вот-де, лишились вы топора. Как это лишился, если мне предназначался? И почему-то обращается опять ко мне. Я говорю: «Твой топор взял Коля, радист». — «Пусть отдает». Я иду к Коле в оркестровую яму, к пульту. Он мне резонно возражает: «А почему я должен отдать топор? Его же не было». Я к Володе — так, дескать, и так Володя в ответ мне: «Я не выйду на сцену, пока не вернете мне топор». Я бегом опять в яму к Коле. «Коля, он не выйдет на сцену!» Коля: «Да хоть все не выходите, что это за условия!» Я к Володе наверх: «Володя, я тебе свой отдам в гостинице». — «Мне твой не нужен, мне нужен мой». — «Да они же не подписаны!» — «Не имеет значения». Я к Коле опять — а он на этом топоре сидит. «Коля, отдай топор. Я тебе свой в гостинице отдам, честное комсомольское». С проклятиями, матерками: «Да подавитесь вы своими топорами!» — а топорики были действительно очень симпатичные — Коля выдернул из-под задницы свой топор и отдал мне. Я мигом к Володе наверх. «Держи при себе, сейчас я отпою и возьму у тебя топор». Начинал он свои выступления с «Братских могил».

Где сейчас эти топор и кортик?

Суббота. Молитва, зарядка. Храм

Снился мне сон кошмарный, что текст я на сцене забыл и со зрителем, подсказывающим мне текст, стал выяснять отношения. А текст в «Маяковском». Там Венька, Любимов… Кошмарный сон, и почему-то я осознавал — все из-за того, что в больнице лежу и таблетки глотаю. Проснулся от громкого разговора сестры около восьми.

Воскресенье, молитва, храм

Линка Сотникова. Внук в Чечне погиб — 21 год, метр девяносто восемь, парень такой, зять военный, в отца пошел, сложил голову.

А мне — лишь бы напечататься, там хоть трава не расти. «Для красного словца…» — это про меня.

Теперь у меня в палате две иконы — Христа Спасителя и Юрия Любимова. «Валерию! Дорогому домовому театра. 9-01.94 г.». — с его любимым, наихарактернейшим жестом — рука на лбу, дескать, что же это такое, братцы?

Вторник

Боже! Боже! Сегодня в нью-йоркской Академии похоронен Иосиф Бродский, который умер 28-го января, и тоже шла «Медея». И тоже звучали его стихи. Сегодня в фойе висит афишка, что спектакль посвящен светлой памяти Иосифа Бродского. На 56-м году ушел во сне в мир грез великий поэт. На тумбочке в больнице, как только я поселился туда, стоит его книжечка-портрет. Его стихотворение «Одиссей Телемаку» помогало мне выводить в Греции эту главу, обретшую название «Божий дар» и много, много другого.

Но одна из первых мыслей просверкнувших — дошла ли до него моя записка, переданная с Аллой, где я просил на другой книжечке его стихов поставить свой автограф. Дошла ли?! Все это время он плохо себя чувствовал и вряд ли принимал кого! Ну, вот… Филатов получил звание народного артиста России, слава Богу. «Не знаю, зачем это ему», — прокомментировал сообщивший мне это Глаголин.

Пятница. Раннее утро. Молитва

Снимался в рекламном ролике о театре и читал в журнале «Дипломат» рецензию на «Медею», где говорится о том, что это самое значительное событие в театральном сезоне прошлого года и радостное свидетельство того, что всемирно известный Театр на Таганке полностью восстановил форму после обрушившихся на него ударов судьбы.