Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2

Четверг

Что меня ждет в Москве, в театре? Надо с Любимовым контакт наладить. Я знал, на что шел.

Губенко успокаивает меня:

— Хорошо, Валерий, в самом деле хорошо! Наглей, наглей все делай — и будет еще лучше.

Уж куда наглей: Золотухин — Дон Гуан!

Вторник

В театре идет бурный худсовет — обсуждают уход Губенко. Выскочил совершенно потерянный, панически расстроенный Ефимович: «Он уходит! Что это такое? Сделайте что-нибудь!!» Нет уж, теперь делайте вы. Надо было для этого выкручивать руки Дупаку! А Коля уходит вовремя… для себя. Биографию себе он сделал — великий гражданин, положил два года на возвращение гражданства Любимову. Теперь давай, дядя Юра, запрягайся по 24 часа в сутки и вытаскивай свое детище. А то тебе за границу хочется, а то тебе заграничной пищи не хватает и условий жизни… Так, дорогой мой, все здесь к твоим услугам, и над тобой не только Демичева, а и Дупака нет.

11-го были в Барановичах. Отказались работать на этом дурацком стадионе — холод ветер. Мы вернулись бы калеками. Вместо того мы сидели у меня в номере, пили коньяк и давали Веньке урюк морали и нравственности. Но с Веньки как с того гуся вода, и больше ничего. Хоть согрелись коньяком и какой-то славной бастурмой или ветчиной. Обратно ехали все вместе, в одном купе. Я на верхней полке.

Это ничего, что я кручу своей жизнью так, что непонятно, чем я в ней пребываю и как гляжусь со стороны. Бог со мной. Со мной ли? Хотя с другой интонацией записано это… «иронически подан Золотухиным Дон Гуан» — вот и все, что я заслужил от критика за свою игру. Но еще не вечер. Еще не сыграл я свою игру. Завтра попробую. Спектакль оценивается по первым откликам как явление художественное. Это главное. Я ведь и шел в него, зная, что не сорву славы дополнительной, а исключительно за ради Любимова. Помог ли я ему? Не знаю, но как умею, так и играю, по-другому будет завтра. Господи, сподобь! И партнеров моих.

Вечер. Смотрели «Последний император». Гулял. Звонил. Волнуюсь перед завтрашним днем. А чего волнуюсь? Вперед и с песней понаглей, да повеселей, да позадиристей-похулиганестей. Подумаешь, не Боги горшки… И дуй до горы. Говорю то, во что сам не верю.

Четверг

Нас обокрали. «Маленькие трагедии» продолжались дома. Но настроение гадкое из-за спектакля, роли и пр.

Приехали домой — квартира на цепочке. Позвонили, покричали: «Мама!» Я понял, что это кража. Побежал за дом к окну кабинета-спальни — окно настежь. Пошел в милицию напротив. Много приехало милиции, старшина залез в окно, впустил в квартиру — видео на полу, в шубный шкаф не лазили. Собака довела до Профсоюзной. Мы выложили грабителям все на блюдечке, оставив фрамугу в кабинете открытой — свежий воздух нужен. Взяли магнитофон, кассеты, деньги, где обычно они у нас лежат, злато-серебро, магнитофон «Тошиба», адаптеры. Не так жалко, как мерзко и противно на душе. Мы их, очевидно, спугнули. Ничего, конечно, у нас не застраховано — Тамаре все некогда домом заниматься. Хорошо, я днями отнес 2000 в кассу. А на душе осадок от Гуана, от разговора с Тамарой, Таней Гармаш. «Ваня понравился, Лена очень понравилась, очень понравилась ваша сцена с Лаурой, очень». После первого акта меня хвалила Галина: «Лихо работаешь!»

Четверг. Цюрих

И над постелью висит Ирбис. Ну надо же, а?! Судьба. Леопард? Господи, спаси и сохрани!

Пятница, отель «Флорида», № 409

18-го я отменил премьеру «МТ» — шел «Борис» без меня, я гулял. День рождения встретил в самолете, между Любимовым и Губенко. Год сумасшедшей жизни и в театре, и в личной ситуации, и в стране. Грядет мой апокалипсис. «Годунов» — самый трудный спектакль для меня. Как-то незаметно мне исполнилось 48 лет. Как-то так незаметно, что обидно, черт возьми.

Накануне отъезда звонил мне из санатория Дупак. До того жалко мне мужика и нас, пешек в этой ситуации.

Привычки. Дурные они или хорошие, мне жаль с ними расставаться. Я люблю женщин, люблю остроту обладания, свидания, риска, преодоления страха, стеснения и пр. Я люблю пить портвейн и растворимый кофе. Люблю дерзить начальству и люблю смирение. И болтаюсь между тем, кто я есть, в кого играю и кем хочу казаться.

Ирбис — это снежный барс. Над кроватью висит леопард или гепард. Но это, в общем, неважно — из той же породы.

Маслов! Ну… смешно! Появился сбежавший в Мадриде Леша Маслов! Прилетел или приехал посмотреть спектакль. Похвально. Ностальгия? Или показать нам: мол, ребята, я в полном порядке.

Костя высказал забавную версию: сын полковника КГБ просто заброшен таким образом внедряться в Европу. Талантливый актер, выучит языки и лет через 5 выйдет на связь.

Суббота, утро. Цюрих

— Вы хорошо играли, — сказал Любимов на поклонах. Прием был ошеломительный. Зал огромный, битком набитый. Это бред какой-то, а не жизнь. Хороший бред. Принесли книжки, в том числе Алешковского и Оруэлла. А читать мне некогда, мне надо проехать весь путь от гостиницы «Заря» до Загорска, потом обратно и проснуться 19 июня 1988 г. Я плачу, потому что покупаю то, что у меня украли 14 июня, в день премьеры «МТ».

На пресс-конференции Любимов ни словом не заикнулся о своей труппе, которая, как бы там ни было, служит ему раболепно. Другого слова не скажешь. Разве при другом была бы такая безропотность со стороны всего театра во время расправы над Дупаком. Это что же такое… В том числе и с моей стороны. Только в спорах с ними я защищаю Дупака, а практически… Сказал ли я открыто на худсовете, что заявление Дупака об уходе вызвано возмутительным к нему отношением со стороны руководства и приближенных к нему?

Ну вот и кончен бал. «Хорошо играл», — сказал мне Любимов и хлопнул по плечу. Вот ради этих слов и подобных живешь, и смысл твоего подвига — в них. Говорят, будто бы сегодня спектакль прошел лучше, хотя голос мой слабо звучал, не было вчерашнего металла. «Das ist fontan» — эта шутка мне удалась, и шефу понравилось. Наши выпивают прощальный стакан вина. Я попросил воды, налили из-под крана. Но здесь такая роскошная, вкусная холодная вода из-под крана, что… хорошо. Ванька весь спектакль торчал в театре — вот манера, ждать халявного стакана. Нет, я не хочу с ним ездить, назойливая муха. А сегодня, говорят, он опять в 4 утра поднял весь отель, матерился и орал в номере. Что же это за наказание! И потом выясняет, почему одним сходит с рук, а другим…

Воскресенье — отдай Богу

Губенко записал Ванькину матерщину в автобусе на пленку. Это документ зверский, в любой момент можно дать любому послушать (Жанне), и для Ивана это может скверно кончиться. Ванька говорит, что он и меня записал, но я в самолете объяснялся ему в любви (а ты меня любишь, Коля?) и говорил, что ему нужно уходить. Обсуждал и Любимова, впрочем, все это…