Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2

Дупак жаждет разговора, всех обзванивает, я от него бегаю. Но надо и сказать ведь что-то. И разговор состоялся. Взял у профессора спирта для Куприяныча. Сбор труппы. Речь Губенко. Приказ управления о назначении Дупака генеральным директором центра с освобождением от обязанностей директора Театра на Таганке.

Суббота

Разговор в ресторане гостиницы «Волгоград».

— Почему вы так не любите Высоцкого?

— Откуда у вас такие сведения?

— Для волгоградцев это очевидно.

Я повернулся и ушел.

Воскресенье

Надо подать заявление и уйти из театра от Бортника. Или написать ему какое-то письмо коллективное и повесить на стенку. Разговор с Ванькой может быть только мужской, а я на него не способен. И это соседство квартирное с ним, куда от него деться?!

Понедельник

6-7 декабря в киноцентре предполагается провести мои творческие вечера. Для этого делают с меня шарж, должны сфотографировать для афиши, для рекламы. А я должен подумать над программой.

Сестра Лены Соколовой, Ирина, после «Живого»:

— Вы гениальный актер! Вам не в этой стране жить надо!

Вот так!! А я русский актер, я только здесь и «гениальный».

А жена говорит, что я средний актер. Как после этого ее не бросить?

Израильтяне в восхищении от «Живого», и от Кузькина в частности. А финны взяли «Высоцкого» и «Дом на набережной».

Глаголин:

— Валера! Я ужаснулся на худсовете, как вы с Губенко ненавидите друг друга! Какие вы разные и непримиримые, хотя внешне все вась-вась, все нормально. Но противостояние страшное.

Кто такой Юрий Карабчиевский?! Потрясающая повесть о Маяковском!! И о всех нас.

Вторник

Около двух часов стоял в очереди — рубахи стирать. Через полтора часа голос приемщицы на весь мир: «Золотухин последний, за Золотухиным не занимать!» А пропустил меня интеллигентный человек, которого последним обозначили, отобрав у него белье. И каждый, кто приходил, потом спрашивал: «Кто с рубашками последний?» Толпа хором: «Золотухин последний!» На это я про себя думаю: «Дотерплю, ибо в Писании сказано: кто был первым, станет последним, а последний станет первым. Сегодня у нас Золотухин последний? Пусть будет так».

Филатов загремел в больницу. Пневмония. Что ж это делается?! Шацкая говорит — недели две, пока всего не обследуют. Он лежит в отдельной палате, где есть вторая койка, и Шацкая договорилась, что она там будет жить. Вот это любовь! Если это действительно две недели, то как же «Пир»? Без Леньки его выпускать не будут. А потом я улечу в Австралию, а без меня, я надеюсь, тоже выпускать не станут. Как же быть? Пусть выпускают «Преступление». Эту идею надо Николаю подсунуть, посеять. Сам Николай сегодня улетел в Копенгаген. И будет 1-го! 28-го «Годунов» пойдет с Шаповаловым и со мной. Дай Бог Шопену… Когда-то я с народом ходил к нему. Шопен, сыграй Годунова! Час пробил! Сегодня отменили «На дне», отменил его Николай еще вчера, думаю, не без подачи Бортника. Филатова увезли ночью. Разваливаются организмы вместе с театром.

Пятница. Липецк, гостиница «Липецк»

В «Современнике» мне Карелин, Джавадян, а потом и Фролов (вошел) предложили добавить в книжку несколько листов и через год издать с исправлениями ошибок, с теми же иллюстрациями, но другим объемом и, может быть, под другим названием.

И я пообещал начальникам добавить 8 печатных листов, имея в виду дневники, «Зыбкина» и «Театральный роман». Обещал сдать к 15 октября. Просил никого не наказывать. «Да, вы сами во многом виноваты. Но замечание мы вынесем, выговор не будем объявлять, а замечанием обойдется».

Понедельник

Утром съемки «Бориса» для Би-би-си. Дали в конверте по 30 фунтов английских. Это что-то замечательно новое.

Среда, мой день

Вы думали, я провалюсь в этой роли, а я опять сыграл — так мне Любимов помогает на репетиции обрести уверенность и воздух для полета.

Четверг. Сидней

Просто так — Сидней, Австралия. Ощущения, что я на другом континенте, нет — капстрана, как Швейцария, как Англия, как даже Греция. За неделю было событий до черта. 12-го премьера и слова Любимова: «Молодец… Ты, положа руку, спас положение…» Вот так. А сын его Никита шепнул заговорщически: «Ты всех переиграл», В общем, я праздновал победу. Пил шампанское, заехали за коньяком. Потом к нам с Иваном и Ракитой.

На стр. 157 книги Марины Влади есть и моя фамилия в числе тех, кто не завидовал В. Высоцкому. Но вообще странный слог, непривычный — я понимаю, почему она может вызывать такие неадекватные реакции читателей.

Пятница. Сидней

Клуб Хакла. Идет репетиция — свет, радио. На этот концерт все евреи основную ставку делают.

Но и репетиция ничего не обнаружила. Как пойдет и что мне делать?

Суббота. Сидней. Русский клуб

Что можно сказать за вчерашних евреев? Они принимали нас потрясающе, хохотали, все понимали, и есть надежда, что они в какой-то мере спасают наше положение. Я вспоминаю Тамару, которая говорит, что в жизни ей помогали только евреи. Работал я вчера около часу, и мои партнеры были благодарны мне. Генерал Завеса Аркадий сказал, что я забил всех. Ну, дай-то Бог! Концертмейстер Мэри так наложила в штаны, что вместо Каретникова играла мне похоронный Шопена. Ну раз, думаю, ошиблась — нет, во всех четырех вступлениях она упорно играла свою музыку, глядя в правильно записанные ноты. А радист отключал мне микрофон, думаю, сознательно, потому что я поволок шнур, прикрепленный липучкой, и прокомментировал: «Капиталистический, выдержит!» Генеральный консул сидел в первом ряду, но к нам не зашел, послал секретаря, который как-то меня проигнорировал, а может быть, я его. Как бы там ни было, рожа была жеребячья и успех огромный и радостный. Иное дело — белогвардейцы. Русский клуб, люди, родившиеся вне СССР, проблем наших не знающие, монархисты. Как-то будет с ними и что делать им. Бог с ними… Некому отчет давать. Лишь бы голос звучал, а он вчера зазвучал только на гавайском вечере, где я пел «Ой, мороз», «В тот вечер я не…» и, что больше всего поразило, «Во субботу». Казарма гудела до 5 утра. Я в рот не беру спиртного и выгляжу героем после аэрофлотовской пьянки, которая была обусловлена успехом «Пира» и словами Любимова о Дон Гуане. Вот я и праздновал победу, хотя еще рано, рано… Надо развить и закрепить, а как это сделать — текст не взял с собой.

Конечно, Рудольф — гений импровизации и приспособляемости к среде. Мне только кажется, консулу и советникам не совсем понравилось, что он всю эту бежавшую публику все время называл «родные», «дорогие», «близкие наши». Это смешно.