Михаил Володин - Индия. Записки белого человека (отрывки)

Здесь было немного светлее, и я достал фотоаппарат, чтобы сделать несколько снимков. Но старуха не желала ждать, она настойчиво звала меня куда-то еще. Возле третьего загона я обнаружил проход между домами. Прежде, чем уйти, я окликнул старуху — раз, потом еще раз, уже громче. Но она, не оборачиваясь, уходила дальше, туда, откуда давно уже доносились голоса собак. И только тут я понял, что моя провожатая была совершенно глухой.

Поезд везет меня из Гокарны в Дели. Полтора суток кряду стучат колеса, кричат продавцы, разговаривают попутчики. На скамейке напротив меня сидит мальчик и что есть мочи дудит в свистульку: в какой-то момент он заметил, что меня это раздражает, и теперь, всякий раз подув, бросает внимательный взгляд в мою сторону. От этого или от чего-то еще мне становится очень одиноко.

Я достаю из рюкзака круглый пластмассовый футляр и выхожу в тамбур. В футляре — флейта. Я купил ее три недели назад у замечательного мастера в Варкале. У нее глубокий бархатистый голос, она приятна наощупь: бамбук кажется прохладным в жаркие дневные часы. Он обожжен для прочности — говорят, это защищает флейту от перепадов температур. Так это или нет, не знаю, но мне нравится ее запах, он напоминает просмоленные лыжи из детства. Флейта — единственное родное мне существо в этом вагоне.

В тамбуре я бережно достаю ее из футляра, подношу к губам и как учил меня мастер из Варкалы, резко, словно сплевывая, дую в основное отверстие, закрывая пальцами шесть остальных. И рождается звук. Это «до» средней октавы.

Бансури, продольная флейта — один из самых древних инструментов. От нее ведет историю ее родная сестра, флейта классическая. Если сделать переложение, то на бансури можно играть классику — Моцарта, Баха... Но я взял в руки флейту впервые три недели назад. У меня пока мало что получается. Я сумел лишь подобрать старинную немецкую песню. Там есть одно очень сложное место, где на форсаже надо перейти с «ре» средней октавы на «соль» малой. Вот так…

Я еду из Гокарны в Дели. Тридцать шесть часов — это очень утомительный и долгий путь. В темноте не разобрать, где мы катим. Города похожи один на другой, люди схожи друг с другом, и дни почти неразличимы. Я играю на флейте в тамбуре, и индийцы — десяток смуглолицых мужчин и женщин — толпятся вокруг меня. Они любопытны до навязчивости и, кажется, способны влезть внутрь моего бамбукового инструмента. А вокруг глухая южная ночь, и стук колес, и голос флейты. Нет-нет, я не упрям — я готов немедленно прекратить игру, если они заткнут своего ребенка! Господи, неужели ни один не чувствует, как мне херово среди вас?!

Она сидела у окна вегетарианской забегаловки, каких в МакЛеод Гандже множество, и смотрела на узкую улочку, запруженную торговцами, нищими и туристами. Я зацепился за ее взгляд, и вопрос, где пообедать, решился сам собой. Как раз тогда, когда я входил, ей принесли еду: рис и тарелку приготовленных на пару овощей. Она как-то грустно, чуть в сторону улыбнулась, поймав мой взгляд. Я сел за соседний столик и продолжил украдкой наблюдать за незнакомкой.

У нее была крупная, красиво посаженная голова. Из-за короткой стрижки, неподвижные серые глаза казались больше, чем были на самом деле. Перед тем, как подцепить овощи, она всякий раз по-детски хмурилась. Было заметно, что палочками она пользуется нечасто.

— Вы художник? — спросила она, слегка повернувшись в мою сторону. — Вы так на меня смотрите, словно портрет рисуете.

Из-за едва заметного акцента и очень светлой кожи я принял ее за шведку, но она оказалась голландкой. Разговор возник сам собой и без принуждений и усилий тек своим чередом. Я заказал тофу с черными китайскими грибами и пересел за ее столик. Вскоре я уже знал, что она не замужем и путешествует по Индии одна. Было удивительно, что наши пути не пересеклись раньше, такой неслучайной и нужной казалась эта встреча.

Она жила в МакЛеод Гандже с февраля и пока не собиралась уезжать. Зарабатывала она тем, что писала любовные романы — по книжке в месяц, а тратила на уроки шиацу.

— Сделаешь мне массаж? — спросил я и с улыбкой положил свою руку поверх ее руки. Она осторожно высвободила ладонь и быстро нажала на точку между большим и указательным пальцами. Это было так неожиданно, что я не удержался и вскрикнул.

— Сделаю, — спокойно сказала она и еще минут пять потом сидела и ждала, пока я доедал тофу с грибами.

Мы расплатились и вышли из кафе. Надо было решать, что делать дальше. Я взял ее за руку и хотел предложить пойти в кино, но вторично, как тогда, когда она нажала на болевую точку, по телу прошел электрический ток: левая, до сих пор скрытая под столом рука незнакомки заканчивалась безобразным обрубком, из которого торчали три крошечных, похожих на фасолины пальца.

Я поднял глаза и встретился с ее улыбкой — грустной, нацеленной мимо меня и неизвестно кому предназначенной. Мы шли еще некоторое время вместе. Потом она остановилась у киоска с украшениями, а я, стараясь выглядеть как можно более естественно, пошел дальше.

Я иду от гостиницы на берегу океана к храму Джаганнатха в центре Пури, а он медленно едет за мной и занудным голосом убеждает, что пешком мне не дойти.

— Поехали, сэр! — монотонно повторяет рикша, и я понимаю, что мне от него не отделаться, и что прогулка, обещавшая быть спокойной и радостной, превращается в испытание.

— Сколько? — спрашиваю я, не выдержав.

— Недорого! — ухмыляется рикша и распахивает передо мной дверцу кабины. Он чувствует себя хозяином положения, но я делаю вид, что не заметил раскрытой дверцы. Если сесть, не договорившись о цене, то поездка, наверняка, окажется дороже, чем на такси.

— Сколько, недорого?

— Недорого, значит совсем чуть-чуть!

Рикша смеется, и я смеюсь в ответ. Бог с ней с прогулкой, есть вещи и позабавнее! Мы оба смеемся, но при этом я продолжаю идти пешком, а он едет следом. Наконец, то ли заскучав, то ли поняв, что чем ближе храм, тем меньше у него шансов заработать, рикша сдается и называет цену.

— Двадцать рупий, сэр! Всего двадцать рупий! — он уверен, что я соглашусь: цена нормальная. Но я делаю изумленное лицо и говорю:

— Ты сошел с ума! За такие деньги можно доехать отсюда до Бхубанешвара. Ты что хочешь стать миллионером за мой счет?!

Рикша потрясен ответом настолько, что тотчас же соглашается на пятнадцать. Но мне этого мало.

— Десять, — я не даю противнику оправиться и застываю поперек дороги, перегораживая путь коляске.

Рикша мрачнеет. Столько платят за проезд местные. Согласиться на такой бакшиш от белого — признать полное поражение. В другое время он бы высказал все, что думает обо мне, но дело зашло слишком далеко — он столько времени потратил на мою обработку! Стараясь не смотреть мне в глаза, он показывает на кабину.