Стивен Фрай - Хроники Фрая

Однако в тот раз там были всего только я, Ричард и Лоррен Гамильтон, милая, застенчивая молодая женщина, с которой он делил свою жизнь и которая работала его помощницей. Ну и еще Кен — главный повар и одновременно дворецкий Ричарда.

В пятницу вечером, после великолепного обеда, Ричард, пока Кен разливал в гостиной кофе, начал, к большому моему удивлению, рассказывать о своем отце. Реджинальд Армитаж был сыном проживавшего в Южном Йоркшире производителя понтефрактской пастилки. Образование Реджинальд получил в уэйкфилдской средней классической школе королевы Елизаветы, «Королевской музыкальной школе» и кембриджском «Крайстс-колледже». Дар музыканта позволил ему еще в молодые годы получить пост музыкального директора и органиста церкви Святой Анны, что в Сохо. Пропитывавшие эту часть Лондона регтайм, джаз и свинг проникли, должно быть, и в кровь Реджинальда, поскольку в скором времени он начал с необычайной легкостью сочинять в современной ему манере простые, ритмичные, запоминающиеся мелодии. Дабы не огорчать своих почтенных йоркширских родителей и давшее ему работу церковное начальство, он писал эти песенки под псевдонимом Ноэл Гей. Выбор не самый, на наш теперешний слух, удачный, однако в конце двадцатых и в тридцатых он ассоциировался с веселым, радостным, полным солнечного света миром, остатки которого и сейчас можно увидеть в дверных коробках еще уцелевших пригородов и дизайне радиоприемников той поры. Если и существует песня, в совершенстве передающая образ того мира, так это «Солнце надело шляпу» Ноэла Гея.

Композитор Ноэл Гей пользовался колоссальным успехом. Было время, когда в Вест-Энде шло сразу четыре его мюзикла — достижение, которое смог повторить только Эндрю Ллойд Уэббер. Самая знаменитая из его песенок, «Прогулка по Ламбету», так и осталась единственной, какая когда-либо упоминалась в передовице «Таймс». Кроме того, она же, как рассказал мне Ричард, обеспечила Ноэлу место в легендарном черном списке тех, кого нацисты намеревались первыми поставить к стенке после захвата Британии. Говорили, что Гитлеру страшно не понравился киножурнал, бывший во время войны очень популярным у кинотеатров Британии и показывавший фюрера салютующим штурмовикам, которые маршировали гусиным шагом под наложенную на эти кадры музыку «Прогулки по Ламбету».

Я знал обо всем этом очень мало и был тронут тем, что Ричард счел меня способным заинтересоваться деяниями его прославленного отца.

— Но разумеется, — сказал Ричард, — наивысшим его достижением стал мюзикл, в котором «Прогулка по Ламбету» и звучала, — «Я и моя девочка».

— А, ну конечно, — отозвался я, не понимая, однако ж, при чем здесь знаменитый номер Джина Келли и Джуди Гарланд «Колокола звонят для меня и моей девочки…». — Хотя, постойте, это же американская песенка.

— Каковой мюзикл не следует, — продолжал Ричард, — путать с песней Эдгара Лесли «Для меня и моей девочки».

— Ну да. Разумеется, — подтвердил я, шокированный самой мыслью о том, что кто-то способен впасть в такую ошибку.

— «Я и моя девочка», — сказал Ричард, — был самым успешным из британских мюзиклов своего времени. Превзойти его удалось только «Кошкам».

Ричард имел симпатичное обыкновение, распространенное среди подобных ему агентов, продюсеров и всякого рода магнатов, описывать всех и каждого, кого он знал, как людей наиболее значительных, успешных и уважаемых в их сфере деятельности: «безусловно, самый выдающийся из хореографов своего поколения»; «первый из виноторговцев Британии»; «несомненно, самый почитаемый из шеф-поваров Азии» — ну и так далее. Для людей вроде Ричарда попросту невозможно не иметь лучшего во всем Лондоне врача, самого умелого во всей Европе дантиста и бесконечно рекомендуемого каждому знакомому, у которого хоть раз кольнуло в спине, «лучшего в мире массажиста». Я знал об этой его черте и потому не мог так сразу решить, что из сказанного им о мюзикле «Я и моя девочка» чистая правда, а что представляет собой смесь обычных его преувеличений с вполне понятной сыновней гордостью. Дело в том, что я, по правде сказать, не слышал ни этого мюзикла, ни его титульной песенки. «Прогулку по Ламбету» я, разумеется, знал — это одна из самых известных мелодий всех времен, Ohrwurm , как выражаются немцы, «ушной червь», который, если вы однажды впустили его в уши, немедля заползает в ваш мозг, и оттуда его уже никакими средствами вытурить невозможно. На самом-то деле я всегда полагал, что это песня народная, со словами, сочиненными на старинный мотив, передававшийся от поколения к поколению. Мне и в голову не приходило, что ее мог написать в 1930-х церковный органист.

Ноэл Гей отправил своего сына Ричарда в Итон, а оттуда он последовал по стопам отца — в Кембридж. В 1950-м молодой Ричард Армитаж основал фирму «Ноэл Гей Артистс», актерское агентство, задуманное как дополнение к компании Ноэла Гея, которая занималась изданием и распространением его песен: агентству надлежало подыскивать для них исполнителей. Спустя шесть-семь лет начался так называемый «сатирический бум», и Ричард вступил в новый для него мир студенческой комедии и принялся ежегодно тралить Кембридж в надежде на улов молодых и способных комиков. В скором времени его клиентом стал Дэвид Фрост, затем появились Джон Клиз и прочие. В конце семидесятых у Ричарда случился бурный, анархический приступ оригинальности, который заставил его обратить взоры на запад, и это позволило ему обзавестись Роуэном Аткинсоном и Говардом Гудоллом. Но в 1981-м он вновь возвратился в Кембридж и выловил там Эмму Томпсон, Хью Лори, Пола Ширера, Тони Слаттери и меня.

Теперь, на шестом десятке лет, Ричард стал, по его словам, все чаще и чаще оглядываться назад, вспоминать о времени, когда он только еще начинал. Все это было очень интересно, я чувствовал себя польщенным тем, что он, обычно такой грубоватый, старомодный и замкнутый, удостоил меня рассказом об истинной истории его отца и основания «Ноэл Гей Артистс». Я то кивал, то покачивал головой — на манер, который, предположительно, показывал, что я понимаю, какая честь мне оказана, — а затем начал якобы подавлять почти неприметные зевочки, сигнализируя о моей готовности к вечернему купанию, кровати и книге.

— Что и привело меня, — сказал Ричард, не обращая никакого внимания на мои фокусы-покусы, — к предложению, которое я собираюсь вам сделать.

— Предложению?

Ричард подцепил пальцами клапан своего старого кожаного портфеля:

— Держите.

И вручил мне рукопись — толстую стопку листов формата «шутовской колпак». Для тех, кому еще нет сорока, поясняю: «шутовским колпаком» именовался в ту пору английский размер писчей бумаги, предшественник ставшего ныне вездесущим европейского стандарта А4.