Стивен Фрай - Хроники Фрая

— Здравствуйте. Я Мир… — Она запнулась и кончиками двух пальцев сняла что-то с языка. — Мириам Маргулис. Простите, я этой ночью ублажала подружку, так у меня полон рот лобковых волос, никак не проплююсь.

Мириам — самое, быть может, доброе, редкостно верное и несокрушимо порядочное существо из всех, кто значится в списках «Эквити», однако приглашать ее на чаепитие с архидиаконом определенно не стоит.

Я сыграл в этом фильме Крейгтона, разводящегося мужа, пришибленного тяготами жизни, детьми и алиментами. У меня была всего одна сцена, но поскольку я встречался в ней с самим Энтони Хопкинсом, то и относился к моей роли так, точно мне выпало играть Майкла Корлеоне и Ретта Батлера вместе взятых. По сюжету я учился в школе вместе с героем Саймона Кэллоу, что меня несколько беспокоило, так как он был на добрых восемь лет старше меня. Для человека двадцати с лишним годов восемь лет — целая жизнь. Я знал, что ролей гибких юношей или красивых любовников мне никто никогда не предложит, и все же сыграть, впервые снимаясь в кино, человека средних лет — это казалось мне несколько затруднительным.

Кстати, как странно относятся люди к подбору актеров и распределению ролей.

Примерно в то время мы принимали на Саутгейт-роуд гостей. Я разгуливал среди них с большой бутылкой шампанского, стараясь не вдыхать его пары, поскольку знал, что может сделать со мной аллергия на это вино. И, когда проходил мимо приятеля-актера, тот спросил, в чем я сейчас занят. Я назвал «Хорошего отца».

— Что за роль?

— Ну, такого потерпевшего крах отца и мужа, который проходит через развод.

— Ты! — Приятель не смог или не захотел скрыть прозвучавшие в его голосе презрение, негодование и неодобрение. — Какого черта ты-то в этом понимаешь?

Я криво улыбнулся и двинулся дальше. Мне теперь что же — только геев, давших обет целибата, и играть? К этому все актерство и сводится? Думаю, того актера, человека женатого, ожидавшего появления в семье второго ребенка и не пользовавшегося большим спросом, обижало то, что он сидит без работы, а самые выгодные роли достаются везучим пидорам вроде меня. Наверное, взбешенные, недоверчивые восклицания позволяли ему справляться с этой бедой. Люди, не учившиеся в театральной школе, имеющие колоссальные прорехи в присущей им технике исполнения чеховских персонажей и вдруг получающие роли, которые они и сыграть-то не могут, потому что у них нет настоящего опыта, должны раздражать настоящих актеров до чрезвычайности. Я все это понимаю, однако и сейчас ощущаю легкую обиду.

Ладно, все мы нынче слегка возбуждены, поскольку среди наших гостей присутствует Кейт Буш. Хью только что снялся в клипе по ее новой песне. Двух огромных бутылок шампанского как раз хватит на вечер, а те, кто, подобно мне, шампанского не пьет, смогут найти утешение в том, что уже наступила эпоха, когда гости приносят бутылки с собой, отчего и красного вина, которое не даст бедолагам пасть духом, в доме хоть залейся. И кстати, о красном вине, около дома стояла моя новая гордость и радость — клеретного оттенка «Даймлер-Соверен». Как прекрасна моя жизнь. Сейчас я оглядываюсь назад, и мне плакать хочется. Денег у меня столько, что я вправе позволить себе сигареты, рубашки и новую машину, но все же не так много, чтобы они изолировали меня и от очаровательного студенческого существования в нашем общем богемном доме, и от безответственного веселья. Опыт, который мы обретаем, все еще нов и волнующ, нёбо мое еще не пресытилось, жизнь еще не утратила свежести.

Мы были счастливы и везучи, но жили в тэтчеровской Британии, и не проходило ни минуты без того, чтобы мы не предъявляли ей обиженных обвинений. Простите мне такой оборот. В сущности, мы еще были детьми, и тэтчеровская Британия представлялась нам обиженно напрашивавшейся на обвинения, и чем более обиженные, тем лучше. Вы, может быть, думаете, будто она обходилась с нами до того хорошо, что нам следовало на коленях благодарить ее за роли в кино, возможность получить работу, терпимые цены на жилье, за «Даймлеры-Соверены» и преуспеяние, которое далось нам быстро и с минимумом усилий с нашей стороны. Но мы определенно видели все это в другом свете. Прежде всего, мы воспитывались и получали образование при более либеральном и ориентированном на консенсус правлении лейбористов и Эдварда Хита. Новая бессердечность и воинственная самоуверенность Тэтчер и ее состоявшего из вульгарных кунсткамерных уродцев кабинета оказались враждебными ценностям, с которыми мы выросли, как-то неправильно пахнувшими. Я понимаю: если вы процветаете при определенном режиме, жаловаться на него нехорошо. Неблагодарность получается. Булку ешь, а пекаря ругаешь. Предъявлять высокие нравственные требования, если у тебя уже имеется кашемировый свитер, проще простого. Разглагольствующий класс. Новомодный либерализм. Пф! Все это я понимаю. Подобное не пристало и обладателю обычной работы, но слышать ожесточенные обвинения, предъявляемые тэтчеровской Британии актером …

Людям трудно поверить, что представители этого племени могут обладать мозгами или серьезностью, понятливостью и жизненным опытом, потребными для того, чтобы высказывать хоть сколько-нибудь ценные политические суждения. Актеров принято считать безмозглыми пустобрехами, обормотами, с которыми невозможно спорить; а я и сам — полноправный член «Эквити» и «Гильдии киноактеров». Быть может, такое отношение к ним объясняется тем, что, как их/нас ни люби — трудно найти людей более добродушных, забавных, преданных делу и т. д. и т. п., — в актерской профессии типчики до неудобства пустоголовые и смехотворно наивные встречаются все же чаще, чем в любой другой. Связано это, быть может, с тем, что для настоящего вживания в роль необходимо первым делом выбросить из головы любой цинизм, самосознание и такие изжившие себя атрибуты, как логика, здравый рассудок и эмпирическое здравомыслие. А многие, хоть и не все, из самых лучших актеров, которых я знаю, даже и не ведают о существовании подобного рода обуз. Я давно уж заметил, что, когда я по оплошности ввязываюсь в ту или иную публичную полемику, сторона, которая придерживается противоположных моим взглядов, неизменно именует меня актером. Чем успешно обесценивает все, что я способен сказать. За письменным столом я провел больше времени, чем на сцене или перед камерой, однако фраза «В конце концов, он всего лишь писатель» не обладает столь же глумливой окончательностью, как «Почему мы должны прислушиваться к мнениям актера?». Я не всегда оказываюсь таким имбецилом, чтобы удивляться, а то и расстраиваться, услышав ее. В конце концов, каждый хватается в драке за то оружие, что поближе лежит, а сходясь в рукопашной, пинает и бьет противника в самые слабые и уязвимые места.