Николай Пустынцев - Сквозь свинцовую вьюгу

На дворе стояла настоящая распутица. Солдаты брели по колено в вязком украинском черноземе, подоткнув полы шинелей, помогали лошадям тащить тяжелые артиллерийские двуколки, орудия. Нередко на себе несли снарядные ящики.

Во второй половине февраля бои завязались на ближайших подступах к Кривому Рогу. Уже в синей дымке маячили далекие заводские трубы. Противник отчаянно сопротивлялся. День и ночь не утихала пушечная канонада.

* * *

Вечером к нам пришел командир роты.

— Дело вот какое, ребятки, — сказал он, присаживаясь к столу. Развернул карту, указал на пригородный поселок — узел немецкой обороны. — К этому поселку ведет глубокий овраг, — продолжал командир. — Надо скрытно пробраться туда. Выяснить, где у немцев расположены огневые точки... Задание очень рискованное. Но без этих данных нельзя.

Поднялся Кобзарь:

— Разрешите мне. Я пройду в поселок.

Командир удивленно посмотрел на Василия. Справится ли он с таким делом? Ведь в роте Кобзарь всего полтора месяца. До этого он служил в полковой разведке.

— А вы не беспокойтесь, товарищ гвардии старший лейтенант, — уверенно проговорил Василий. — Сам я родом с Полтавщины, но перед войной здесь слесарем работал... На заводе. Места эти мне знакомы. Все стежки-дорожки знаю как свои пять пальцев.

Кобзарю под тридцать. Он хорошо пел украинские песни. Иногда исполнял арии из опер, был и искусным плясуном. Никто в роте не мог его переплясать, и он этим быстро завоевал расположение бойцов.

В тот же вечер Кобзарь подобрал в каптерке одежду, накинул на плечи старенькое пальто, кепку, на нос насадил очки. Когда стемнело, ушел.

Вернулся Василий в роту следующей ночью... Пошатываясь от усталости, он вручил командиру карту, испещренную карандашными пометками. Это были места расположения артиллерийских и минометных батарей врага.

Бойцы окружили Василия:

— Ну, рассказывай, что там делается?

— А что рассказывать-то, — ответил Кобзарь, уплетая кусок жирной баранины. — Пробрался я в поселок, зашел к знакомой старушке. У нее когда-то квартировал. Узнала-таки меня бабуся, обрадовалась, даже всплакнула. Я ей и расскажи все. Вот и решили мы с ней на «военном совете», что я сделаюсь слепым бандуристом, а в поводыри она мне снарядит внучонка, десятилетнего Петьку.

Утром привел меня мой маленький поводырь к магазину. Поселок кишмя кишел фашистами. Сел я на крыльце, заиграл на бандуре и запел. Народ вокруг собрался. Немцы подошли тоже, слушают. «Гут-гут», — говорят. Поиграл я немного у магазина, повел меня Петька дальше. И так мы весь поселок и обошли. А я все пою и на бандуре играю. Аж пальцы распухли. А сам все запоминаю, что вижу. Конечно, не сладкое это занятие. Поешь, а у самого думка: вдруг у гитлеровцев подозрение появится и схватят тебя, как овечку. Но все обошлось. А после я все занес на карту и карту в подошву спрятал.

В боях за Кривой Рог отличился и наш ездовой Федякин — молодой боец лет двадцати. Он в свободное время сапожничал.

Помню, стоит он перед командиром — тоненький, вихрастый — и упорно твердит:

— Отправьте меня в разведку, за «языком». Надоело с конями возиться. Я за ними навечно, что ли, закреплен?

Командир роты ему так и этак доказывает, что на войне каждый свое дело делает, будь то повар или ездовой. Все одной цели служат. А Федякин не унимается:

— Кого хотите ищите обозным. А с меня довольно. Хочу в разведку!

Подумал командир и говорит:

— Хорошо. Пойдешь на боевое задание.

Федякин даже подпрыгнул от радости. Приложил руку к шапке и во все горло гаркнул:

— Есть, идти на боевое задание, товарищ гвардии старший лейтенант!

Зачислили Федякина в группу Пшеничко. И той же ночью вместе с бойцами ушел он за «языком». Наутро разведчики вернулись. Спрашиваем:

— Ну, как Федякин?

Пшеничко недовольно качает головой:

— С ним прямо беда. Настырный какой-то. Суется куда не нужно. Подползли мы к проволочному заграждению. Слышим, в окопах немцы о чем-то лопочут. Решили: следующей ночью на этом самом месте нужно проходы сделать. Приказал я тогда рядом с проволокой окопчики отрыть. Перед рассветом приползли к своим, а Федякин и говорит: «Я там, на проволоке, красную тряпку повесил». Меня такое зло взяло. «Зачем, — говорю, — шило сапожное, это сделал? Ты же нам всю работу сорвал! Завтра туда и соваться нечего. Из пулемета срежут».

Мы рассмеялись.

— Сидел бы ты лучше со своими рысаками, — посоветовал Лухачев.

Федякин в стороне стоит, носом шмыгает и, казалось, вовсе не чувствует себя виноватым.

Пшеничко приказал своей группе спать, а Федякину не спится. Вместо отдыха он занялся странным делом: достал соломы, разыскал немецкую куртку с брюками, набил их соломой, ремнем подпоясал. А сверху чучело немецкой каской накрыл. Получился настоящий гитлеровец.

Удивляемся мы: для чего это? Федякин ни слова в ответ, улыбается только.

Когда стемнело, группа Пшеничко опять ушла на задание. Федякин прихватил с собой чучело.

Утром привели «языка». На этот раз Пшеничко на все лады расхваливал бывшего ездового.

— Да таких лазутчиков еще поискать надо! Не парень, а золото. Подползли мы к тому месту у заграждения. Немец из всех пулеметов лупит. Жаркое дело! Помогли мы Федякину чучело к проволоке поставить и залегли в свои окопчики. Смотрю: подполз ко мне Федякин и шепчет: «Надо до рассвета подождать. Как развиднеется, увидят фашисты у проволоки своего солдата — обязательно за ним поползут». Так оно и случилось. Только рассвело, смотрим: высовываются немцы из окопов, в нашу сторону руками показывают. Для нас стало ясно: признали немцы в чучеле своего соотечественника. Вот трое вылезли на бруствер и осторожно поползли прямехонько к чучелу. Один из них, самый прыткий, обогнал всех, подполз к заграждению, проделал в нем проход ножницами. Двое за ним следом. Когда до них осталось метров десять, поставил я свой автомат на одиночный выстрел, прицелился — и обоих солдат укокошил. А прыткий, что первый полз, со страху сиганул назад, но запутался в проволоке. Тут мы выскочили из укрытия и схватили его. Вот и все.

22 февраля 1944 года, накануне годовщины Советской Армии, наши гвардейцы штурмом овладели Кривым Рогом. Разведчики шли в атаку вместе с пехотинцами, и в этом бою Федякин снова показал себя молодцом. Он первым ворвался в немецкий окоп и заколол гитлеровца. Тут его ранило: пуля попала в грудь, пробила легкое. Из медсанбата он был эвакуирован в госпиталь.

А на другой день к ребятам подошел сияющий Спивак, держа в руках свежий номер «дивизионки»:

— Здравствуйте, товарищи гвардейцы-криворожцы! Вот читайте. — Он ткнул пальцем в газетный лист. — Наша сорок восьмая отличилась при взятии Кривого Рога. В приказе Главнокомандующего ей присвоено звание: «Криворожская». Слухайте, как звучит: «Гвардейская! Криворожская!»