Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

В дневниковой записи 21 июня 1912 года Бунин сообщает о прототипах «Деревни» и рассказа «Божье древо»:

«Пришел Алексей (прообраз моего Митрофана из „Деревни“). Жалкий, мокрый, рваный, темный, глаза слабые, усталые. Все возмущается, про что-нибудь рассказывает и — „вот бы что в газетах-то пронесть!“. Жил зимой в Липецке, в рабочем доме, лежал больной, 41 градус жару. Ужасно!..

Яков в непрестанном восхищении перед своим хозяином, — в холопском умилении. Часто представляет его, — у того будто бы отрывистый говор, любовь к странным выходкам, к тому, чтобы озадачить человека чем-нибудь неожиданным.

— Придешь к нему, взлохматишь нарочно голову… „Ай ты с похмелья, Яков?“ — С похмелья, Александр Григорич… „Ну на, выпей сотку! Живо!“ — А то сидишь — удруг мальчишка бежит: „Скорей, хозяин кличет!“ Я со всех ног к нему: „Что такое, А. Г., что прикажете?“ — „Садись!“ — Сел. „Пей!“ — И ставит на стол бутылку и с торжеством: „А ведь сад-то я снял!“

Ив. Як. по садам уже восемнадцать лет. Мальчишкой был на свечном заводе, потом ездил торговать (семь подвод, четыре человека) облачением, кадилами, свечами. Уже десять лет вдов. Дочь отдал замуж, сын (семнадцати лет) в черной лавке. Живет одиноко, зимой „шибает“, — „кошадер“, — скупает дохлых кошек и шкурки „хахули“ (выхухоли), лошадей режет.

У Якова один сын в солдатах (его жена и правит домом летом), другой хромой, пьяница, сапожник, „отцу без пятака латки не положит“, а как нужда — к отцу: „Батя, помоги!“

23 июня. В шесть с половиной утра уехал Юлий. Скучно и жалко его. Стареет, слабеет.

Вчера северная холодная погода. Прошли в Остров, вернулись через деревню. Пьяный, довольно молодой мужик, красное лицо, губы спеклись, ругает своего соседа. Вид разбойника, того гляди убьет.

Рагулин рассказывал, как их бил Гришка Соловьев. Один из них схватил черпак и ударил Гришкину беременную мать по животу, хотя она-то была совсем ни при чем. Скинула.

Были с Колей на Казаковке, в той избе, куда ударило грозой. Никого нету — мать в поле навоз „бьет“, отец в Ливнах — пропал, спился, — девка „на месте“; в избе два ребенка — одному мальчишке три года, другому лет десять. Этот трехлетний (идиот) сидит без порток, намочил их, „в чугун с помоями вляпался“. Изба крохотная, и мерзость в ней неописуемая — на лавке разбитые, гнилые лапти и заношенные до черноты, залубяневшие онучи, на полу мелкая гниющая солома, зола, на окне позеленевший самоварчик…»

24 июня. «После обеда прошли через кладбище на деревню. Изба Федора Богданова, выглядывает баба. Коля (Пушешников. — А. Б.) зашел раз в рабочую пору к ней, а она лежит среди избы на соломе — вся черная, глаза огненные — рожает. Четыре дня рожала — и ни души кругом! Вот это „рождение человека“!

Посидели с Яковом.

— Яков Ехимыч!

— Аюшки?

— Ты что любишь из кушаний?

— Моя душа кривая, все примая. И мед и тот прет. А я всего раз сытый был — когда на сальнях, на бойнях под Ельцом жил.

Потом разговор о старости, о смерти. Я рассказал ему о <���И. И.> Мечникове (писавшем по проблеме старения. — А. Б.).

— Да, конечно, стараются, жалованье получают…»

26 июня. «Сидели опять с Яковом, он начал было рассказывать „Конька-Горбунка“ — чудесно путает чепуху — потом надоело, бросил».

Пробыв в конце июня — начале июля четыре дня в Москве, Бунин вместе с женой и племянником 4 июля приехал к Черемнову, жившему с приемной матерью Марией Павловной в имении Клеевка, в Нащокине Себежского уезда Витебской губернии.

В дневнике Бунин писал:

«7 июля 12 г. Клеевка. Себежский уезд.

Гостим у Черемнова.

В Глотовке замучил дождь. Выехали оттуда 29 июня в Москву. В Москве пробыли до утра 4-го. Здесь тоже дождь.

Перебирали с Юлием сумасшедших, вернее, „тронувшихся“, в нашем роду: дед Ник. Дм., Олимпиада Дмитриевна, Алексей Дм., Ольга Дм., Владимир Дм., Анна Вл. (Рышкова), Варвара Николаевна (сестра нашего отца), Анна Ивановна (Чубарова, урожденная Бунина). Впрочем, все они „трогались“ чаще всего только в старости.

Наше родословие: прадед — Дм. Семеныч, его дети — Ник. Дм., Олимпиада Дм., Алексей, Ольга, Владимир. У Дм. Сем. был брат Никифор Семен., его сын — Аполлон, а у Аполлона — Влад, и Федор. Дмитрий Сем. служил в гвардии в Петербурге…

Ходил перед отъездом к Рогулину, записывать его сказки…»

Вера Николаевна Муромцева писала Юлию Алексеевичу 9 июля 1912 года:

«Скоро неделя, как мы в Клеевке… Удивительно легкие и внимательные люди. Марья Павловна только и думает, как бы всякому сделать приятное. Про себя могу сказать, что я чувствую себя как дома, — нет, даже лучше, ибо здесь нет домашних неприятностей. Мы все занимаемся, и довольно много. Местность здесь тем хороша, что после какого угодно дождя можно гулять без страха увязнуть. Местность холмисто-лесистая, есть и озера. Имение очень благоустроенное, чувствуется, что хозяева культурные люди. Да и сами мужики чище, лица определеннее наших. Есть и особая поэзия этого края: в саду живет семейство аиста, коров сзывают рожком, чувствуется Германия даже в самых строениях, крышах, которые с первого взгляда похожи на черепичные, только из более мелких деревянных кусочков. Коля собирается покупать здесь пять десятин и строиться…

В Москве мы пробыли дня четыре… Ян успел повенчать Олю Шарвину-Муромцеву с Родионовым, они с Митюшкой (Дмитрием Пушешниковым. — А. Б.) были шаферами» [579] Музей Тургенева. № 3231. . Ольга Сергеевна Шарвина-Муромцева — двоюродная сестра Веры Николаевны. Николай Сергеевич Родионов — впоследствии известный исследователь творчества Толстого. О Родионове В. Н. Муромцева-Бунина писала 17 октября 1960 года, получив от меня известие о его смерти:

«До сих пор я не примирилась с уходом от нас Николая Сергеевича… Я очень ценила переписку с ним, всегда рада была получить от него весточку, — ведь с 11 года мы были в дружески родственных отношениях; и после такого срока разлуки оказались по-прежнему близки. Я особенно ценю это и до конца дней своих сохраню это в своем сердце».

В Клеевке Бунин работал над корректурой сборника «Суходол» для «Книгоиздательства писателей в Москве». Позднее, будучи в Москве, читала корректуру и Вера Николаевна. Бунин не сразу нашел название книги, спрашивал Нилуса: «Почти набран том моих новых рассказов. Как его озаглавить? В нем все только о Руси — о мужиках да „господах“. „Смерть“, „Крик“ оставил для другого тома, если Бог даст его. Как озаглавить? Придумай. „Русь“? „Наша душа“? Или просто — „Повести и рассказы“»? [580] Письмо 4 июля 1912 года // Русская литература. 1979. № 2. С. 149. 12 августа он сообщил Нилусу, что книгу назвал: «„Суходол“. Повести и рассказы 1911–1912 гг.». Она вышла в сентябре. За лето Бунин не написал ни одного рассказа, зато написал много стихотворений, почти все те, что вошли в книгу «Иоанн Рыдалец».