Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

Бунин, по словам Авиловой, разрушил многие литературные условности, которые до него никто не замечал. «Анекдота, — писала она, — вы никогда не пускали к себе на порог. Но вы изгнали и фабулу, и определенную мелодию со всеми ее нежностями, теноровыми нотками и веяниями теплоты. Вместо мелодии стало то, чего шарманки играть не могут. А вместо рассказа то, чего не расскажешь» [680] Там же. Л. 2–3. .

Французский писатель, поэт и критик Рене Гиль писал Бунину в 1921 году:

«Высокочтимый собрат, я даже смущен, — так велика моя благодарность за вашу книгу „Le calice de la vie“ („Чаша жизни“. — А. Б.) о глубинах жизни с ее телесными основами и изначальными тайнами человеческого существа.

Вы говорите в предисловии к своему первому сборнику, что некоторые упрекают вас в пессимизме; нельзя себе представить ничего более ошибочного, чем этот упрек, ибо вы всюду даете действенное ощущение того, как глубоко охватываете вы жизнь — всю, во всей ее сложности, со всеми силами, связующими ее в те моменты, когда человек уже не находится или еще не находится под влиянием законов человеческой относительности, когда он действует и противодействует первобытно…

Как все сложно психологически! А вместе с тем, — в этом и есть ваш гений, — все рождается из простоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмосфера, где дышишь чем-то странным и тревожным, исходящим из самого акта жизни! Этого рода внушение, внушение того тайного, что окружает действие, мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из ненормальности, неуравновешенности действующих лиц, из-за его нервной страстности, которая витает, как некая возбуждающая аура, вокруг некоторых случаев сумасшествия. У вас наоборот: все есть излучение жизни, полной сил, и тревожит именно своими силами, силами первобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, нарушающее привычную нам ясную норму.

Скажу еще об одной характерной вашей черте, — о вашем даре построения, о гармонии построения, присущей каждому вашему рассказу. Ваш разнообразный и живописующий анализ не разбрасывает подробностей, а собирает их в центре действия — и с каким неуловимым и восхитительным искусством! Этот дар построения, ритма и синтеза как будто не присущ русскому гению: он, кажется, — позвольте мне это сказать, — присущ гению французскому, и когда он с такой ясностью выступает у вас, мне (эгоистически) хочется в ваших произведениях почтить французскую литературу. И, однако, вы ей ничем не обязаны. Это общий дар великих талантов.

Что до вашего широкого и тонкого чувства природы в ее нежности, в ее радостном и печальном великолепии, то я не говорю о нем: я выше пытался определить ваше страстное отношение к бытию, к жизни, и в этом анализе уже заключено то, что я думаю о вашем чутком общении со всем вещественным» [681] Возрождение. Париж, 1925. № 153. 2 ноября. Перевод, присланный В. Н. Муромцевой-Буниной, хранится в РГАЛИ, ф. 44, оп. 2, ед. хр. 143, л. 2–3. .

Восемнадцатого февраля Бунин присутствовал в университетской церкви на отпевании основателя (в 1882 году) и владельца драматического театра в Москве Ф. А. Корша. В этот день он также записал: «Вчера ночью в 12 ч. 52 м. кончил „Грамматику любви“».

В заметках «Происхождение моих рассказов» Бунин говорит о том, как он пришел к мысли написать этот рассказ:

«Мой племянник Коля Пушешников, большой любитель книг, редких особенно, приятель многих московских букинистов, добыл где-то и подарил мне маленькую старинную книжечку под заглавием „Грамматика любви“. Прочитав ее, я вспомнил что-то смутное, что слышал еще в ранней юности от моего отца о каком-то бедном помещике из числа наших соседей, помешавшемся на любви к одной из своих крепостных, и вскоре выдумал и написал рассказ с заглавием этой книжечки…» [682] Бунин. Т. 9. С. 369.

Книжица эта — «Code de l'amour» — французского автора Молери, писавшего под псевдонимом Жюля Демольера (Gules Demolier), была издана по-русски под названием «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым. Перевод с французского С. Ш… Москва, 1831. Сочинение г. Мольера» [683] Эти сведения установил П. Блюм: Наука и жизнь. 1970. № 9. С. 60–63. .

П. А. Нилус писал Бунину 24 марта 1915 года о сборнике «Чаша жизни»:

«Общее впечатление… очень хорошее, к этой книге тянет — а в этом все… Не нравится мне заголовок „Ив. Бунин“ — автографом, да еще крайне искусственным — не солидно, а главное, прости, не обличает в заправилах книгоиздательства вкуса.

Если бы еще так размахнулся Будищев или Северцов-Полынов, но первому писателю… (по Горькому, ты первый, второй Вольный и третий, кажется, Сургучев — так передавал Юшкевич)…

Внизу Евгений (художник Е. И. Буковецкий. — А. Б.) разбирает Скрябина. Отстал я от музыки, никак не могу оценить этого нового гения, хотя и слыхал и его и его жену, которая играла только мужа… Замечательно, маленькие писатели, художники терпимы, даже иной раз бывают приятны, но маленькие музыканты немыслимы, нельзя их слушать без некой музыкальной тошноты.

Вернулся Митрофаныч (А. М. Федоров. — А. Б.)… Рассказал любопытную историю про рыбу кету. Весною (правильно — осенью. — А. Б.) тысячи самок направляются в тихие места метать икру, за ними идут самцы — и эта музыка тянется два месяца. Самцы при этом ничего не едят, безобразно изменяются физически и, наконец, оплодотворив икру — умирают! Заметь себе это в уголку глаза, о поэт!» [684] РГАЛИ, ф. 44, on. 1, ед. хр. 169, л. 61–61 об. Дата — рукой Бунина.

Бунин ответил 29 марта: книгу «похваливают». «Насчет автографа на обложке вполне согласен — не хорошо, не следует; больше не допущу этого…

Скрябин — да, тяжек и противен. А что до „музыкальной тошноты“, то, право, она вызывается всеми бездарными и претенциозными людьми. Но бездарен ли он? — Тут я в суждениях робок.

Слушал „Всенощное бдение“ Рахманинова. Кажется, мастерски обработал все чужое. Но меня тронули очень только два-три песнопения. Остальное показалось обычной церковной риторикой, каковая особенно не терпима в служениях Богу» [685] Фотокопия с автографа. См. также: Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 303–305. .

Бунин неизменно ценил и чтил своего «высокого друга» — Рахманинова; его дружба с ним продолжалась с первой встречи в Ялте 25 апреля 1900 года и до его кончины. На стихи Бунина Рахманинов написал музыку — романсы «Я опять одинок» и «Ночь печальна».

Бунину близка была «Всенощная» «величавой и скорбной торжественностью, идущей от византийско-киевских распевов» [686] Музей музыкальной культуры, ф. 18, инв. № 1448. , — справедливо говорит один из корреспондентов В. Н. Муромцевой-Буниной (автор письма не установлен).