Павел Щёголев - Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

Но сделать это было нелегко. Геккерен открылся Жуков­скому в своих планах, но потребовал от него строжайшего со­хранения всего им сказанного в величайшей тайне от всех, и от Пушкина в том числе, представляя Жуковскому положение вещей в таком виде. Обстоятельства складывались в пользу брака, он сам дает свое разрешение, брак мог бы осуществить­ся, но теперь его осуществлению мешает вызов Пушкина, ибо теперь в свете скажут, что угроза поединка заставила Данте­са неожиданно и против воли жениться на Гончаровой; а такое мнение — мало того, что оно неверно, — оскорбительно и Геккеренами не может быть допущено. Но в то же время раз их действительные желания таковы и раз вообще действительность такова, какою рисуют ее они, а не Пушкин, то поединок явно нелеп и должен быть устранен. Об этом уж пусть заботятся друзья Пушкина. А Дантес исполнит то, что велит ему долг: он принял вызов, примет и поединок и после поединка объявит о сватовстве своем к Екатерине Гончаровой Поединок мог бы быть устранен, по мнению Геккеренов, в том случае, если бы Пушкин взял свой вызов обратно и притом отнюдь не на основании предполагаемой возможности бра­ка: Геккерены не приняли бы вожделенного отказа от вызова, если бы он был мотивирован именно таким образом. Выходи­ло так, что действительным основанием для прекращения дуэли была мысль о женитьбе Дантеса на Гончаровой, но Пуш­кин должен был взять обратно свой вызов на ином, мнимом основании, а не действительном. Жуковскому предстояло вес­ти тонкую двойную игру. То, что Геккерен открыл ему под ве­ликим секретом, он должен был передать Пушкину под таким же секретом. Пушкин внутри себя должен был решать в зави­симости от узнанного под секретом, а вне, в рассуждениях с другими, он не мог опираться на внутренние основания.

Вслед за словами «мысль все остановить» в конспек­тивной записке следуют краткие, но выразительные фразы: «Возвращение к Пушкину. Les revelations ( разоблачения ). Его бешенство». Revelations — это, конечно, те открытия, которые только что выслушал Жуковский от Геккерена. Открытия эти возмутили Пушкина до крайней степени, до степени «бешенства». Про­стодушному Жуковскому можно было отвести глаза, можно было внушить, что предметом исканий Дантеса была не жена Пушкина, а ее сестра! Но как можно было убедить в этом Пушкина, как можно было пытаться говорить об этом Пушки­ну, когда об ухаживаниях Дантеса за Натальей Николаевной, об его влюбленности в нее он знал от нее самой! Она сама созналась в легкомысленной снисходительности к ухажива­ниям Дантеса; наконец, Пушкин видел, что «красивая наруж­ность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство» произ­вели уже действие на сердце его жены. Смешно было убеж­дать Пушкина в противном, и потому нетрудно представить бешенство »Пушкина в ответ на открытия Жуковского и Геккерена. В упоминании о проекте женитьбы он увидел низкую трусливую попытку увильнуть от дуэли. Пушкин способен был на бешеное излияние своих страстей, но он был прямой человек. И если, вызывая Дантеса, он мог думать, что тот по-своему, но все-таки искренне увлечен Натальей Николаевной, то теперь этот, так легко отрекающийся от любимой им жен­щины человек показался ему неизмеримо низким, ничтож­ным и вдобавок презренным трусом, готовым ускользнуть от выстрела противника в немилые объятия. Не имея решитель­но никакой возможности поверить в свою ошибку (жена вме­сто свояченицы), Пушкин не поверил и серьезности намерения Дантеса сочетаться браком с Екатериной Николаевной Гончаровой: он думал, что Геккеренам было важно лишь до­биться с его стороны отказа от вызова и сорвать поединок. Для этого надо было пустить мысль о браке, а потом можно было и отложить ее осуществление навеки.

Итак, предстояла тяжелая задача — переубедить Пушки­на. Время было лучшим помощником.

Непоколебимость Пушкина в своем решении о дуэли нужно было сломить не натиском, а продолжительной и на­стойчивой осадой. Эту осаду повели Жуковский, Геккерен, Загряжская. Начались переговоры, в которые был вовлечен и Пушкин. Цель их была, с одной стороны, вывести Геккеренов из области слов о предложении, о свадьбе к определенным действиям теперь же, до наступления момента дуэли: с дру­гой стороны — освоить Пушкина с мыслью о браке Гончаро­вой и Дантеса и убедить его в непременном осуществлении этой мысли.

Под 7 ноября Жуковский отметил еще следующие собы­тия: «свидание с Геккерном. Извещение его Вьельгорским. Молодой Геккерн у Вьельгорского». День 8 ноября был по­священ переговорам. «Геккерн у Загряжской», — пометил Жу­ковский. Тут, очевидно, разговор сводился к убеждению Гек­керенов поскорее выявить свои намерения. Жуковский был у Пушкина. «Большое спокойствие. Его слезы. То, что я гово­рил о его отношениях». Под 9 ноября Жуковский занес опять неясное слово «les revelations de Нескегп». Какие разоблаче­ния сделал на этот раз Геккерен, остается неизвестным. Но в результате их Жуковский предложил посредничество. «Мое предложение посредничества. Сцена втроем с отцом и сыном Мое предложение свидания». Чтобы понять эту запись Жу­ковского, надо вспомнить двойственность его игры. Офици­ально о предполагаемой женитьбе Дантеса Жуковский не мог говорить, ибо Геккерен взял с него слово держать это в тай­не. Неофициальная попытка воздействовать на Пушкина не только была безуспешна, но и чрезмерно раздражила его. Та­ким образом, дело не подвинулось ни на шаг. Оставался путь официальный, требовавший в данном случае особого дипло­матического такта, и Жуковский предложил себя в посредни­ки по переговорам. Мало того, он наметил и первый пункт своей посреднической программы. По его мысли, необходи­мо было устроить свидание Дантеса с Пушкиным. В этом сви­дании Пушкин должен был играть роль человека, официально ни о чем не знающего, и пойти на выяснение мотивов своего немотивированного вызова. Затем вступал в дело Дантес и, очевидно, излагал свой настоящий взгляд насчет женитьбы. В результате Пушкин должен был взять вызов обратно. Та­ков был замысел Жуковского. Ему принадлежит инициатива посредничества и свидания, но для Пушкина эта инициатива должна была исходить от самого Геккерена. Официальная версия: именно Геккерен обратился к Жуковскому с просьбой о посредничестве. Так Геккерен и поступил. 9 ноября он написал Жуковскому следующее письмо:

9/21 ноября 1836 года

Милостивый государь!

Навестив m-llе Загряжскую, по ее приглашению, я узнал от нее самой, что она посвящена в то дело, о котором я вам сегодня пишу. Она же передала мне, что подробности вам одинаково хорошо известны; поэтому я могу полагать, что не совершаю нескромности, обращаясь к вам в этот момент. Вы знаете, милостивый государь, что вызов г-на Пушкина был передан моему сыну при моем посредничестве, что я принял его от его имени, что он одобрил это принятие и что все было решено между г-м Пушкиным и мною. Вы легко поймете, как важно для моего сына и для меня, чтоб эти факты были установлены непререкаемым образом: благородный человек, даже если он несправедливо вызван другим почтенным человеком, должен прежде всего заботиться о том, чтобы ни у кого в мире не могло возникнуть ни малейшего подозрения по поводу его поведения в подобных обстоятельствах.