Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

— Зачем это он затевает! — воскликнул Толстой. — Впрочем, — тотчас же спохватился он, — это я сужу с своей точки зрения: у меня так много дела, что я всегда стараюсь ото всего лишнего избавиться и заниматься только более важным.

И потом он уже внимательно и сочувственно прослушал мои объяснения о цели и значении предполагаемого издания.

— Я сейчас был занят письмами о кооперативном движении, которых получил несколько, — говорил он, — И я отвечал так, что кооперативное движение не может занимать человека всецело, что это — только часть религиозного движения; но что участие в нем совместимо с человеческим достоинством, так как не связано с насилием… [22] Речь идет о письмах В. Ф. Тотомианца и А. В. Голицына, с вопросами об отношении Толстого к кооперативному движению. В ответных посланиях от 23 января Толстой высказал мнение, что «кооперативная деятельность есть единственная общественная деятельность, в которой в наше время может участвовать нравственный, уважающий себя человек», ибо она «может облегчить дошедшую в последнее время до крайней степени нужду рабочего народа» (т. 81, с. 68). . А то ведь нынче все положительно на нем основано. Даже такое высокое занятие, как учительство, до чего низведено!.. Мне недавно один учитель писал, что он прямо не знает, что ему делать, чему ему учить своих учеников…

Опять ездил ко Льву Николаевичу с нечаянным спутником, одним из единомышленников и старых знакомых его, бывшим петербургским студентом Михаилом Скипетровым [23] М. П. Скипетров 28 мая 1909 г. посетил Ясную Поляну и дважды беседовал с Толстым, который тогда пометил в дневнике: «Очень трогательный человек. Я полюбил его» (т. 57, с. 75). .

Скипетров пришел ко мне от Сережи Булыгина, которого он уже знал. Вынул и показал мне в высшей степени ласковое и трогательное письмо Толстого к нему… [24] Вероятно, письмо от 9 июля 1909 г. с признанием: «Мне хочется знать о вас, потому что полюбил вас» (т. 80, с. 11). Сам страшно кашляет и, видимо, устал и ослаб после пройденных двенадцати верст. На мой вопрос, здоров ли он, Скипетров прямо ответил, что нет, что у него чахотка. Ему трудно было продолжать разговор, и он лег отдохнуть. И лежа все кашлял.

Потом он рассказал о своих встречах со Львом Николаевичем. Их было, кажется, всего две. Первая отличалась необыкновенным душевным подъемом как у Скипетрова, так и у Льва Николаевича. Оба они, по словам Скипетрова, сидя на садовой скамейке, плакали и не могли от слез говорить… Скипетров, сам необыкновенно, как это говорят, «душевный» человек, рассказал Льву Николаевичу историю смерти своего отца, говорил о радостных ощущениях силы жизни, несмотря на болезнь, о красоте природы… и Лев Николаевич плакал.

Когда мы приехали в Ясную Поляну и я сказал Льву Николаевичу, что приехал и хочет видеть его Скипетров, «которому вы писали», Лев Николаевич сейчас же вспомнил его.

— Да, как же, как же! — воскликнул он. — Я его помню по нашей беседе в парке… Пожалуйста, просите его!

Я сначала сдал Льву Николаевичу свою работу. Он поразился, что я выбрал ему о неравенстве шестьдесят мыслей.

— Я ничего подобного не ожидал! Я только две мысли выбрал пока из «Круга чтения»… Откуда вы выбирали?

Я ответил, что преимущественно из «свода» его мыслей, составляемого Чертковым и Ф. Страховым, а затем из Хельчицкого и особенно Карпентера; кроме того, по одной мысли от Л. Шестова и H. Н. Страхова [25] «Свод мыслей» Толстого о социальных, философских и нравственных проблемах Чертков начал составлять в 1889 году, Ф. А. Страхов включился в эту работу в 1907 году. «Свод» не был завершен и издан, но при составлении сборника «На каждый день» использован. Вошли туда также изречения Э. Карпентера из книги «Цивилизация, ее причина и излечение» (Лондон, 1895) и П. Хельчицкого из его сочинения «Сеть веры» (М., 1907). .

Снова Лев Николаевич повторил, что хочется ему скорее кончить работу.

Над «доступным» «На каждый день» я работаю с любовью, — говорил он, — а тот (должно быть, предназначавшийся «для нашей братии, интеллигентов». — В. Б.) мне надоел, и хочется скорее пустить его как есть! Пришедший затем Скипетров рассказал Льву Николаевичу о своих переживаниях в прошлую осень, когда в нем совершился переворот в сторону свободнорелигиозного мировоззрения. Между прочим, Скипетров говорил, что отчасти под влиянием его болезни — туберкулеза легких — он испытывает иногда душевные страдания. Кстати, все это он прежде уже говорил мне, и потому я не выходил из комнаты.

— Вот на это я вам скажу, — начал Толстой, — что бывает со мной, в мои восемьдесят два года, и раньше бывало… У меня болит печенка, и оттого многое, что прошло бы незаметно при нормальных условиях, останавливает меня, служит препятствием… Оттого, я думаю, что и у вас было то же, то есть ваши душевные страдания зависели от вашей тяжелой болезни. Вообще физическая сторона в человеке часто оказывает большое влияние на духовную.

— Недавно, — продолжал Лев Николаевич, — я получил большое письмо от заключенного в тюрьму Калачева [26] П. В. Калачев, осужденный в 1908 году за отказ от военной службы Киевским военно-окружным судом на четыре года арестантских отделений, в письме от 17 января описывал свою трудную тюремную жизнь, благодарил Толстого за оказанное на него духовное влияние , все проникнутое радостным настроением, духовным подъемом… И все так себя там чувствуют. Это понятно. В четырех стенах, в тюрьме, где больше ничего делать не остается, ничто иное невозможно, — духовное сознание пробуждается и растет все больше и больше… Калачев о поселенцах пишет, что один из них говорил: «Ворону гораздо жалчей убить, чем человека, — с нее ничего не возьмешь, а у человека хоть плохая одежда, да на рубль возьмешь»… И вот каторжники, матерщинники, во вшах, а духовному состоянию их прямо завидуешь!

Скипетров заметил, что он все‑таки не чувствует себя достаточно укрепившимся в религиозных взглядах, в вере в бога, не уяснил себе всего окончательно.

— Душа моя, — порывисто и горячо воскликнул Лев Николаевич, — да ведь в этом вся жизнь!..

Затем на вопрос Скипетрова о том, признает ли Толстой в науке самостоятельные теоретические вопросы, помимо их прикладного значенйя, как, например, открытия астрономии и т. п., Толстой ответил:

— Я их никогда не отрицал. Я только говорю, что в наше время этот интерес невозможен. Знания должны развиваться равномерно. Между тем в наше время одни из них чрезвычайно вытянуты, удлинены, а другие остаются в зачаточном состоянии. Это уродливо, ненормально… Но в другое время, я не отрицаю, все эти и параллаксы и кометы Галлея будут иметь значение. Об этом скоро выйдет моя переписка со Шмитом, немецким анархистом, хорошим человеком, но, к сожалению, очень ученым. Я отвечаю на его возражения [27] Переписка Толстого с венгерским публицистом Е. Шми-том, оспаривавшим критические суждения, высказанные в статье «О науке» (см. прим. 3 к главе «Январь»), была опубликована в книге: «Л. Н. Толстой. О науке». М… 1917. .