Борис Ресков - Усман Юсупов

Величие Юсупова, позволим себе впервые все-таки употребить эту оценку, состоит в том, что в самую тяжкую пору своей жизни он, пятидесятичетырехлетний, не очень здоровый человек, вызывает не жалость к себе, не сострадание, а еще большее уважение.

В декабре 1954 года — не просто холодный, а неприятный день: с серого неба низвергается снег не снег, дождь не дождь — противная слякоть. Она налепляется на шапку и кожанку Юсупова, мгновенно тает; холодная жижа стекает за ворот. Ко всему у него невыносимо болят зубы. Щеку раздуло. Он кутает ее шарфом, курит, чтоб заглушить сверлящую невыносимую боль. Мог бы сослаться на нее, поехать к врачу, но люди расцепили бы это как бегство. И, наглотавшись до головокружения пирамидона, он высидел все столь тяжкое для него заседание пленума ЦК, казавшееся ему не только из-за больных зубов мучительно нескончаемым. Больше всего разговоров было о ширине междурядий на хлопковых полях. Юсупову уже приходилось не раз выслушивать обвинение в консерватизме и в грехах более тяжких из-за того, что он не разделял взгляды некоторых работников о массовом переходе к узкорядной схеме возделывания хлопчатника. Юсупов по своему новаторскому характеру не отвергал начисто эту мысль. Он хорошо помнил совет старого своего собеседника Рихарда Рихардовича Шредера: «Число коробочек, созревающих к более раннему сроку, будет тем обильней, чем больше стеблей хлопчатника будем иметь на единицу площадей».

Итак, больше кустов! Однако видел, просто не мог не видеть Юсупов и иные пути, отвечавшие возможностям существующей материально-технической базы села. Еще в ту пору по инициативе специалистов хлопководства, активно поддержанных Юсуповым, началась научная и практическая разработка метода загущенных посевов при 60-сантиметровых междурядьях, и новой прогрессивной широкорядной схемы, рассчитанной на завтрашнюю высокопроизводительную широкозахватную технику. Практика подтвердила, что жизненность именно этого направления оправдала себя. Подтверждением тому станут миллионы тонн хлопка в будущем.

Однако участвовать в осуществлении этих больших планов Юсупову пришлось в иной должности. Он видел, что на июльском пленуме ЦК КП Узбекистана и на состоявшемся в Ташкенте Всесоюзном совещании хлопкоробов вокруг его деятельности складывается атмосфера обидного недопонимания, субъективной предвзятости. Юсупов был достаточно искушен, чтоб не понять, что стояло за вопросами и замечаниями, адресованными ему, когда он говорил с трибуны.

Он был готов к тому, что произошло. Более того — к гораздо худшему. Мужественно, сдержанно, с огромным достоинством принял он свое отстранение от деятельности на высшем уровне. Понятно же, что не о перемещении с должности на должность шла речь. К слову, Юсупову дано было понять, что он может рассчитывать на дипломатическую работу все же не очень высокого ранга или на солидную должность в Потребительской кооперации. Но для этого нужно было, очевидно, ходить с просьбами, хлопотать. Он выбрал иное: ждал, пока ему предложат работу сами. И когда предложили пост директора в «Баяуте-4», принял его не раздумывая.

И тут открывается новая замечательная глава деятельности Юсупова — коммуниста, борца, мечтателя и строителя. Это не конец пути, а начало нового, блестящего по нравственному наполнению периода его биографии. Не падение, а взлет; последний, однако не менее высокий, чем предыдущие, если принять во внимание (а только так будет справедливо) скромные масштабы деятельности Юсупова, уже не секретаря ЦК, не министра, а самого обыкновенного директора совхоза.

В расхожей фразе, которую подчиненные нередко в сердцах адресуют начальству: «Сами бы попробовали побыть на нашем месте», — заключен не только упрек, но и вызов и сомнение. Так вот Юсупов побывал на месте тех, кого не раз корил, наставлял на путь истинный, снимал, случалось и такое, с работы. Судите сами, каков он в последнее десятилетие своей многотрудной жизни. Вот что действительно достойно и внимания, и интереса, и памяти людской. Но прежде все же ответим. Ответим словами самого Усмана Юсуповича на сакраментальные «как?» и «почему?».

В марте 1955 года он приехал в Москву на сессию Верховного Совета СССР. К нему в гостиницу пришли дочь Инна — она училась в университете — и сын Владик с женой. Как ни направлял Юсупов разговор в иное русло, он неизбежно пришел к тому, что еще не остыло, и кто-то из детей посетовал на несправедливость. Юсупов сказал тогда — не с трибуны, не для протокола, в сугубо семейном кругу:

— Знайте только: отец, наш всегда был честен перед народом, перед партией. Я коммунист. Мне поручили новую работу. Буду ее делать.

С похожих слов начал он свое первое выступление, когда знакомился с коллективом совхоза.

— Товарищи, — сказал он. — вы, наверное, знаете, я больше двадцати лет находился у руля республики. Партия послала меня к вам работать. Я буду учиться у вас, буду работать вместе с вами.

На целину, на соленые земли, в землянки без электрического света, в глушь (ни дорог, ни мостов; из отделений в центр совхоза добирались через разъезд Баяут. Напрямую — три километра, а приходилось топать в обход все двадцать пять, к тому же по колено в грязи осенью и зимой, а летом по уши в невесомой седой пыли) приезжали не только подвижники — таких было немало, они-то и стали опорой Юсупова, — но и вышибленные из жизненной колеи люди, а то и уголовники. Были и такие, что скрывались здесь от суда и тюрьмы. Обнаглевшие, одичавшие, уверившиеся в безнаказанности. Единственный милиционер, участковый, ходил сторонкой, только поглядывая на отпетую бражку, верховодил которой некий Капитан — некоронованный король поселка Баяут. Они и Юсупову — что для отщепенцев заслуги, имя, личность! — сразу решили заявить о себе, о своей власти. Нашли пустячный повод: кто-то из них белил накануне помещение конторы, и явились к нему уже за полночь трое нетрезвых мужиков, нагло требуя: «Гони, хозяин, деньги за работу…»

Он сказал, что получат в день зарплаты. Попросил их уйти. Тогда Капитан поиграл ножичком, подстриг финочкой ноготь на своем мизинце и выставил лезвие вперед, держа его нарочито расслабленными пальцами.

С проворством, которого от него не ждали, Юсупов повернулся к стене и сорвал свое охотничье ружье.

— Давай! — крикнул он яростно. — Кто кого. Ну!

— А ты, хозяин, с норовом, — сказал Капитан.

Они ушли и несколько дней не показывались. Боялись, что Юсупов позовет из Ташкента милицию. Он сам нашел Капитана в клубе (стыдно сказать: глиняная крыша на столбах, туда нет-нет приезжала передвижная киноустановка) и велел ему выходить с утра на работу.

Как хотелось бы продолжить эту линию в духе Макаренко, рассказать о том, как изменился хотя бы тот же Капитан, но случилось иначе: он попался вскоре на преступлении, правда, не в совхозе, а в поезде и исчез из поля зрения Юсупова. Но остались дружки его и многие с похожей судьбой и характерами. Они действительно стали иными; до сих пор трудятся в «Баяуте»; уже поседевшие дядьки не по принуждению поминают добрым словом Усмана Юсуповича.