Максимилиан Немчинский - Раиса Немчинская

Пишите скорее о себе все-все подробно. Пишите, шлите телеграммы и звоните мне, я буду трепетно ждать.

«29.10.45

Вчера получил от тебя первое письмо, датированное тринадцатым числом текущего месяца. Срок до удивления длинный… Надеюсь получить от тебя свежие новости.

Понятно, что дело идет у тебя не спеша. Таковы уж традиции. Главное, по реквизиту сделать все, что у тебя записано, а в репетиции будь последовательна, без излишней нервозности. Лонжу на прыжке сними тогда, когда прыгнешь по нескольку раз на штрабатах всех трех размеров и окончательно установишь дистанцию. На самых коротких штрабатах порепетируй также обрыв без трапеции (для шапито). Уверен в том, что все у тебя будет хорошо. Осталось тебе не так уж много, хотя это и потребует немало труда, и, как всегда перед выпуском, будут дергать нервы. Уверен в твоем успехе. Только потом не слишком фасонь. У нас все в порядке. Живем дружно. Целую.

«3/XI — 45 г.

Нет, я больше не могу. Я нахожусь в таком напряженно-нервном состоянии, будто на меня должна свалиться атомная бомба, не меньше.

Трамплин сломался, верхний мостик согнулся, и опять сняли аппарат, и опять все начинай сначала. С аппаратом непостижимая, немыслимая волынка — одно ломается, другое пристраивают. Вообще, аппарат превратился в ржавое нагромождение, а главное, опять он снят и опять я не репетирую. А на меня нашло абсолютное неверие в свои силы и возможности.

Бесконечно глупо и не работать, и не иметь семьи.

Нужно, Жорик, как-то подумать тебе обо мне, хотя бы писал что-либо для поднятия духа. В войну я жила радостью будущего, а теперь что-то непонятное получается.

Пиши, как вы живете с Макочкой, все-все подробно, ведь вы вся моя радость, весь смысл жизни, а то она у меня сейчас такая ненужная стала.

Родные мои, не забывайте меня, я ведь совсем одна в целом мире.

Горячо целую.

«12/XI — 45 г.

Мне всегда доставляют большую радость твои письма.

Интересно, тебе самому хочется писать маме, или папа тебя уговаривает?

Напиши обязательно, как провели праздники.

У твоей мамы дела с номером не клеятся.

Очень хочется работать, люблю я перед публикой выступать, и денег сразу стало бы больше. Надоело так сидеть.

Вы с папой не тратьте деньги на всяких кроликов, а лучше приобретайте вещи.

Как твоей маме хочется сапожки на каблучках или хотя бы туфельки!

Здесь уже настоящая зима, я замерзла с ног до головы, и так страшно быть одной. Макуся! Я так скучаю без тебя и папы, может, папа вернется в цирк?

Мама твоя ходит все время злая-презлая.

Напиши мне что-нибудь хорошее — развесели.

Крепко целую.

«15.11.45

Получил твое письмо от 3.11. Что я могу сказать тебе. Я уверен в том, что ты выйдешь победительницей из этого трудного испытания. При твоем опыте, энергии и инициативе другого выхода быть не может. Вопрос этот сугубо принципиален. Но ежели разобраться глубже, кроме принципиальности других предпосылок, не так уж много. И уж раз ты пишешь мне откровенно о своих переживаниях, разреши мне быть так же откровенным.

Мне кажется, что овчинка выделки не стоит. Ты привыкла к „заколдованному кругу“, и тебе кажется, что другой жизни нет. Но она есть и, на худой конец, не хуже, чем та, которую ведешь ты. Не хочу тебя разочаровывать, но если обстоятельства сложатся так, что тебе захочется найти другой выход из положения (а мне кажется, что такие мысли приходят тебе в голову), то обстоятельства вполне позволяют тебе оскорбиться и красиво уйти. Одна телеграмма — и вызов сюда будет готов и послан. Должность с небольшим, правда, окладом будет тебе обеспечена. Пройдет несколько месяцев, порепетируешь и, приготовив себе хотя бы небольшой партерный номер, будешь зарабатывать больше, нежели имеешь и можешь иметь. Это несомненно. Возможности для репетиции идеальные. Довольно издеваться над своими нервами. Все имеет границы. Вот, пожалуй, все, что я могу тебе сказать. Подумай над этим серьезно.

P. S. Мака просит прислать ему „Анатомию театральной куклы“. На фото рядом с ним у радиоприемника был я, но получился таким страшным, что, жалея твои нежные нервы, себя отрезал.

Целую,

«22/XI — 45 г.

К чему удивляться моему молчанию? Не репетирую, ничего не клеится — вот и молчу.

Что писать?! Не о том же, что я, как сыч, сижу и злюсь на все и всех. Я схожу с ума, нервничаю, до бешенства завидую всем, кому только можно позавидовать. Проходит самое лучшее время, самый расцвет моего творчества, а я не работаю, и каждый день без работы старит меня минимум на пять лет.

Жутко вложить столько труда в репетиции, столько мучений и в результате быть где-то в хвосте у жизни, так как одной прямо немыслимо закончить номер.

Ну вот видишь, моя жизнь, как всегда, одна трагедия.

Что у тебя нового? Единственное, что меня радует, так это ваши письма и то, как ты живешь с Маканькой. Безусловно приятно иметь свой дом и вообще ни от кого не зависеть. Разве тебе не надоели вечные переезды и бездомная жизнь?

Что касается демобилизации, то в данном случае, особенно учитывая твой характер, я боюсь что-либо советовать. Все у нас как-то в облаках, неизвестно, на что решиться.

В настоящем меня совсем убивает то, что я совсем не имею одежды, даже в театр не в чем пойти, а сдвигов к лучшему не вижу. По этой же причине вообще нигде не бываю. Читаю книги, но и это не помогает. Воздуха в моей комнатушке совсем нет, и вечно болит голова.

Целую.

Происшествие с трамплином было поистине варварским. Было отчего впасть в уныние существу и более уравновешенному, чем Рикки. В разгар репетиций вздумали вдруг проверить прочность трамплина и амортизаторов. С этой целью из-под купола на трамплин сбросили огромный мешок, набитый опилками. Рикки была наверху в артистическом фойе у медпункта, но и туда дошел жуткий звук от падения этого мешка. Прибежала на манеж, но спасти аппарат, изменить что-либо было уже поздно. Трамплин сломан, стойка мостика исковеркана. Тут же сняли аппарат, фамилию Немчинской из расписания репетиций вычеркнули. Все, мол, конец. Ничего из этой затеи не выйдет.

Но Рикки, обычно такая вспыльчивая и неуравновешенная, в самых, казалось, безвыходных ситуациях умела, как это ни странно, взять себя в руки. Когда-то, еще в раннем детстве, в Тамбове, сидела она с мамой и младшим братом на балконе. Вдруг весь дом обволокло дымом, загорелась сажа в трубе на кухне. Раечка всполошилась, заплакала, но мама спокойно изрекла: «Деточка, бери ребенка и иди гулять на набережную». Необычное поведение матери в критическую минуту настолько, видимо, поразило воображение девочки, что наложило отпечаток на всю ее жизнь. Никогда, в моменты неожиданных потрясений, ответственных спектаклей, катастроф, не впадала Рикки в панику, не теряла самообладания, а, наоборот, с олимпийским спокойствием боролась с постигшими ее ударами судьбы.