Николай Богданов - В небе — гвардейский Гатчинский

Однако ложный аэродром спасал нас недолго. На задания мы вылетали интенсивно, и противник наш действующий аэродром обнаружил.

В ночь на 11 сентября почти все корабли улетели на боевое задание. При вылете самолетов были приняты все необходимые меры по светомаскировке. Еле светились стартовые огоньки фонарей «летучая мышь», прикрытых сверху специальными колпачками; их можно было увидеть только под острым углом, из пилотской кабины рулящего по земле или взлетающего самолета. Но сразу же после того, как сел последний самолет, противник обрушил на нас бомбы.

Правда, ложному аэродрому в эту ночь досталось больше. С полуночи до рассвета вражеские бомбардировщики бомбили его четыре раза.

Но и с действующего аэродрома в эту ночь нам больше взлететь не удалось — вражеские самолеты блокировали нас до утра. К счастью, от бомбардировки никто из людей не пострадал, остались невредимыми и наши самолеты. Убито было только несколько десятков колхозных коров, пасшихся вблизи аэродромов.

Больше всех довольны были интенданты: без забот и хлопот они могли обеспечить столовую свежим мясом.

Несколько дней гитлеровцы нас не беспокоили. Но в середине сентября, когда только наступили вечерние сумерки и мы готовились к вылету, послышался нарастающий гул моторов немецких бомбардировщиков. Мы прекратили всякое движение на аэродроме, весь личный состав укрылся в вырытых щелях и окопах. К сожалению, бойцы стартового наряда не успели погасить взлетно-посадочные огни. Над нами противно завыли падающие бомбы. Пять бомб упали вблизи стартовых огней, пятнадцать разорвались вокруг аэродрома. Фашистские летчики настолько осмелели, что начали снижаться и обстреливать нас из бортовых пулеметов… Вылететь на боевое задание в эту ночь нам не удалось. Утешало только то, что и в этот раз личный состав и материальная часть не пострадали.

Несколько ночей противник не появлялся над нашим аэродромом, боевая работа проводилась в спокойной обстановке, все самолеты совершали за ночь по два вылета и успешно бомбили врага на железнодорожных станциях Суровикино и Котельниково.

Как известно, к середине сентября войска противника вышли на городской оборонительный обвод, овладели важными высотами и находились в трех-четырех километрах от центра Сталинграда. С 13 по 27 сентября проходили ожесточенные бои в южной и центральной частях города. Обстановка обязывала нас еще лучше и интенсивнее наносить удары по врагу, во что бы то ни стало помочь наземным войскам остановить противника.

Было решено упреждать противника, вылетать на боевое задание несколько раньше, чем прилетали вражеские самолеты. Две ночи подряд мы летали благополучно и успешно бомбили резервы противника в районе Городища. На третью ночь, когда мы возвращались с задания, немцы блокировали оба аэродрома — основной и ложный — и периодически бомбили их. Командование приказало нам произвести посадку на запасном аэродроме.

В конце сентября наша авиация наносила удары по врагу в центральной части города. Работа была настолько интенсивной, что самолетам в буквальном смысле тесно было в воздухе над Сталинградом. С вечерних сумерек и до рассвета бомбардировщики различных типов шли волна за волной на всех высотах и непрерывно бомбили врага. На позиции противника с неба падал град бомб всех калибров и назначений — от стокилограммовых до полутонных зажигалок, от которых горел даже металл, и фугасок, при взрыве которых разлетались в стороны автомобили, орудия; дождем сыпались маленькие пятикилограммовые бомбочки, сбрасываемые борттехниками прямо в раскрытых упаковочных ящиках в двери грузовых кабин… Многие экипажи за ночь совершали по два и даже три боевых вылета.

О том, как тесно было в небе над Сталинградом в эти ночи, свидетельствует такой случай.

После завтрака, как обычно, механики с мотористами разошлись по стоянкам своих самолетов. Когда механик старший сержант Захаров и моторист сержант Курочкин из экипажа лейтенанта Бурина пришли к своему капониру, то увидели, что у самолета нет киля. Вначале они подумали, что обознались, пришли не на свою стоянку. Но стремянки и тормозные колодки, помеченные номером машины, да и другие хорошо знакомые им предметы подтверждали: да, они в своем капонире.

Тогда они подумали, что инженер полка в их отсутствие поставил на стоянку чей-то поврежденный самолет, а командир, увидев, что место занято, поставил свою машину в другой капонир. Рассуждая так, механик, с мотористом обошли все капониры, но воздушного корабля с номером 17 на хвостовом оперении не было на аэродроме. Неужели не вернулся с задания?.. Вконец расстроенные, два друга поспешили к палатке, где отдыхал летный состав.

К их радости, все члены экипажа были на своих местах — крепко спали после тяжелой летной ночи.

Захаров осторожно разбудил борттехника лейтенанта Николая Третьякова:

— Товарищ техник-лейтенант, куда вы зарулили самолет?

— Как куда? На свою стоянку.

— Его там нет. Там стоит чужая машина, без хвоста…

— Ну и что из того, что без хвоста? Это наша машина. Кстати, уточняю. Нам просто укоротили киль и, руль поворота. А ты — «без хвоста»!

— А как же вы на ней прилетели?

— Так и прилетели. Спроси летчиков… — уже сердясь, что его разбудили, ответил Третьяков. — Ну, хватит болтать. Идите к машине, там за капонирами нашей эскадрильи лежит хвост от самолета лейтенанта Дакиневича, демонтируйте его, как раз годится для ремонта нашего корабля. Сейчас позавтракаю и приду к вам.

Так и не отдохнув после полетов, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных товарищей, Третьяков оделся и осторожно вышел из палатки.

Командование уже знало о происшествии с экипажем Бурина. Командир дивизии полковник Нестерцев и командир полка полковник Божко как всегда находились на взлетно-посадочной полосе и встречали возвращающиеся с боевого задания самолеты. Один за другим совершали посадку воздушные корабли и, когда они попадали в серебристое поле луча посадочного прожектора, были видны их номера, написанные на руле поворота белой, голубой или красной краской — в зависимости от того, какому полку они принадлежали.

Но вот в яркий луч прожектора попал очередной самолет, шедший на посадку, и все, кто находился на старте, были поражены: на самолете не было не только номера, но и киля с рулем поворота, вместо них болталась узкая полоса перкаля.

Севший самолет, как ни в чем не бывало, порулил к себе на стоянку, в расположение 2-й эскадрильи.

Когда Нестерцев и Божко подъехали к самолету на автомобиле, члены экипажа уже разглядывали поврежденное хвостовое оперение, освещая его карманными фонариками.