Захар Прилепин - Леонид Леонов. Игра его была огромна

И если ангел Дымков, ведомый рукой Сталина, лишит людей разума — а в конечном итоге того божественного духа, что был в них вдохнут, — то человечество вновь превратится в ничтожество. Из одухотворённой глины оно станет просто глиной!

Так Бог поймёт, что его вера в человека и любовь к человеку были напрасны, ненужны.

По сути, леоновская интерпретация сталинского замысла является метафорой не только социалистического эксперимента, а вообще любой масштабной всечеловеческой афёры, когда люди пытаются изменить не только мир вокруг себя, но и презреть собственное своё человеческое естество, в коем вера в божественную правоту является сутью и крепью.

По Леонову, Сталин становится строителем очередной Башни Калафата, о которой герой нашей книги написал ещё в юношеском стихотворении 1916 года. Человек не вправе стать больше, чем он есть — вот в чём смысл леоновской притчи о Калафате. И чем выше пытается возвести человек свою Башню, тем страшней будет его ужас при виде тщетности приложенных усилий!

Сталин в «Пирамиде» не подвластен тёмным силам напрямую, но при всём наглядном величии его фигуры он невольно участвует в противостоянии Света и Тьмы на стороне Тьмы.

Леонов, впрочем, ещё раз оговаривается, что Сталин в «Пирамиде» и Сталин в реальности — не идентичны. «Но современники, — поясняет Леонов, — имеют священное право на собственное суждение о личности вождя, который столько безумных дней и ночей беспощадно распоряжался судьбой, жизнью, достоянием их отчизны, чтобы завести её в цейтнот истории».

И далее, завершая тему, Леонов пишет, что если провести «судебно-патологический» анализ деятельности Сталина, «…ещё значительнее оказался бы мистический аспект этой незаурядной личности, как она представится однажды прозревшему современнику».

То есть самому Леонову — это он был последним реальным современником Сталина, смотревшим глаза в глаза вождю и тирану.

В «Пирамиде», по нашим подсчётам, всего чуть более восьмидесяти героев, но главных персонажей — немного.

Во-первых, рассказчик, и зовут его Леонид Максимович. Священник о. Матвей Лоскутов и его семья: жена Прасковья Андреевна, сыновья Егор и Вадим, дочь Дуня, к которой приходит, вызванный её видениями, ангел Дымков.

Шатаницкий — дьявол и корифей всех наук в Стране Советов. Никанор Шамин, студент Шатаницкого, будущий муж Дуни.

Дюрсо — цирковой деятель, соблазнивший Дымкова стать цирковым артистом. Юлия Бамбаласки — дочь Дюрсо, возжелавшая родить от ангела Дымкова ребёнка-исполина. Валентин Сорокин — любовник Юлии, успешный советский режиссёр. Вышеупомянутый Сталин. Он действует всего в двух главах, да и само имя его упоминается в романе дважды, но так или иначе Сталин присутствует во всём повествовании.

То есть всего 13 центральных героев.

Действие происходит в 1940 году, начинается осенью: после неприятностей, случившихся с рассказчиком, суливших ему гибель (в реальности, напомним, тому соответствовал запрет «клеветнической» пьесы «Метель»).

Сюжет романа строится, по сути, на одной коллизии: Шатаницкий пытается так или иначе поставить ангела Дымкова на земле в такие условия, чтобы тот здесь проштрафился и стал «невозвращенцем».

Тем самым Шатаницкий наконец докажет Богу мерзость человеческой породы, сгубившей не только самое себя, но и Его посланника.

После этого Бог должен понять, что Он понапрасну отдал когда-то созданных из огня в подчинение созданиям из глины, откажется от человека и вновь приблизит к Себе и простит когда-то взбунтовавшихся ангелов.

Всё это происходит на мрачном фоне постреволюционной, сталинской России.

Носителем в первую очередь религиозных воззрений (и сомнений!) самого Леонова является, как мы уже знаем, о. Матвей.

Но не менее интересны ещё два героя, которые так или иначе отражают жизненные перипетии и взгляды Леонова на разных этапах его судьбы: в первую очередь в те самые, сталинские годы.

Эти два человека на какое-то время вписались в социальные структуры сталинской эпохи: маститый кинорежиссёр Валентин Сорокин и один из сыновей о. Матвея — Вадим Лоскутов.

Сорокин — это наглядный образ Леонова «успешного», Леонова «советского», Леонова «ангажированного» — внутренне при этом не очень искреннего. Многие склонны верить именно в подобный леоновский образ, и не будем утверждать, что эта вера безосновательна. Однако убеждённость, что Леонов был таким и только таким, как, надеемся, уже поняли читатели этой книги, — нелепа, глупа.

Согласно роману, Сорокин — человек, во-первых, очень умный, обладающий «несоветским», куда более широким интеллектом. Например, именно он подробно объясняет Юлии Бамбаласки, что такое Книга Еноха.

Сорокин — безусловный циник, причём порой даже несколько очаровательный в своём цинизме.

Впрочем, циничен он и в своём насквозь ангажированном творчестве — что самому Сорокину радости уже не приносит.

Оцените, к примеру, такой пассаж о Сорокине в «Пирамиде»: «Дерзость публичного суждения, насторожившего приятелей и дежурных стукачей, выдавала меру сорокинской тоски об упущенных возможностях, от века вознаграждаемых по высшей прометейской ставке — чахоткой, нищетой, безумием, больничной койкой, магаданской каторгой. Он потому и не носил своих медалей за усердие, что самому напоминали о пропащих годах его шумного и многосерийного бесплодия…»

Леонов, надо сказать, сам медалей своих не надевал никогда, и едва ли не по той же самой причине, что и Сорокин. Как мы уже знаем, основное количество написанных Леоновым текстов создано им в первые без малого полтора десятилетия литературной работы — с 1922 по 1935 год. В последующие 60 (!) лет написано в разы меньше! Если к последнему советскому десятитомному собранию сочинений Леонова приплюсовать ещё двухтомное издание «Пирамиды», то получается, что на первые годы работы приходится почти девять томов написанного, а на последующие 60 лет — три, ну, три с половиной тома.

Помните, как Леонов объяснял Чуковскому, зачем он занимается своей оранжереей — затем, что писать не может так, как ему хочется!

Притом что с какого-то времени ордена Леонову стали вручать непрестанно, по поводу и без повода: одних орденов Ленина было шесть, ещё два — Октябрьской Революции и целые россыпи иных.

Единственно что, Сорокин переживает свой фавор до войны, а Леонов вошёл в масть после, да и само слово «бесплодие» к писателю малоприменимо — но ощущения автора в определённую пору его жизни и героя всё-таки созвучны, схожи.

Схоже с леоновским и насмешливое, порой дерзкое отношение Сорокина к жизни, к действительности во всех её проявлениях. Сорокин, как и Леонов, смотрит на очень многое с глубинной иронией, а то и с сарказмом… И насквозь советские кинокартины свои он делает с ясным осознанием того, что это всё фальшь, подделка.