Http://horoshoe.info - Счастье потерянной жизни

- Кто тут к Владыкину пришел?

- Я, я, Павлик! Мамань! Скорее иди сюда, - махнув рукой, подозвал он мать.

Через узкую щель можно было различить только маленькую часть знакомого лица. Отец попросил их отойти немного подальше, чтобы лучше разглядеть. Свидание их было очень кратким, так как вышел надзиратель, но Павлик успел протолкнуть в щелку десять рублей.

Гремя большущим ключом, надзиратель открыл внутренний замок, затем медленно, со скрипом открылись тюремные ворота. С той и другой стороны людей отогнали от них, но все равно Луша с Павликом могли в эту минуту в группе арестантов разглядеть Петра Никитовича во весь рост. Вначале он замахал радостно руками и что-то проговорил, но грохот колес по булыжной мостовой заглушил слова. Потом видно было, как отец снял с головы фуражку и подкладкой вытирал текущие из глаз слезы. Так же медленно ворота вновь закрылись, а сквозь щель между створками Павлик заметил, как арестантов со двора загоняли в корпус по своим камерам.

Вскоре приняли передачу для Петра Никитовича и принесли краткую весточку на клочке бумаги, что все хорошо, рад, получил все полностью.

Придя домой, Павлик загорелся огненным желанием написать письмо отцу, порадовать его чем-либо приятным. Он стал вспоминать все приключения, связанные с арестантами, о чем читал в книгах, но ничего похожего на Н-скую тюрьму не встречалось. Ему было очень досадно от того, что он ничего не мог придумать. Однако в следующий раз, когда Луша стала собирать передачу, Павлик быстро написал письмо, затем известным только ему одному способом свернул в тонюсенькую трубочку и, проткнув огурец, запихал письмо в его пустую сердцевину. Вечером, по возвращении матери, Павел был бесконечно счастлив, узнав, что его затея удалась.

Тень глубокой скорби все темнее сгущалась над семьей Владыкиных. С новым месяцем в кооперативных карточках им как семье лишенца вновь было отказано. Жившая в их доме родня Петра Никитовича, пользуясь его отсутствием, заявила Луше, что они в доме такие же хозяева и за занимаемые комнаты платить ничего не будут. Все реже посещали Владыкиных верующие с сочувствием, а если и приходили, то только в сумерках. Луша же, наоборот, с каждым днем делалась бодрее, крепче физически и духовно, больше времени проводила в молитвах. Никто больше не видел ее плачущей. Ее существо все больше проникалось упованием на Бога. Посещающие не столько утешали ее, сколько сами утешались ее упованием.

О Петре Никитовиче стало известно, что суда ему не будет и что должны его увезти куда-то в другое место. Куда, когда и почему - ничего не было известно, свиданий не давали. Так прошло около двух месяцев. Луша стала чаще ходить к тюрьме, прислушиваться к разговорам посетителей.

Однажды рано утром, принеся в тюрьму передачу, она на мгновение увидела мужа в открытые ворота. Он что-то прокричал ей и помахал рукой в одном направлении. Расслышать его не удалось, и ей показалось, что муж своим жестом проводил ее домой, сочувствуя ей, видя ее мытарства. Луша успокоилась и возвратилась в семью к своим бесчисленным заботам. Дома ее ожидали друзья, двое братьев, приехавших из далеких деревень, где в свое время Петр много потрудился в деле благовествования, часто надолго оставляя семью. Услышав о постигшей их скорби, они приехали утешить семью и помочь продуктами. Узнав о материальном затруднении семьи, братья были рады, что приехали вовремя, хотя пробираться им пришлось более восьмидесяти верст на своей подводе. Увидев такое участие и искреннюю заботу, Луша не удержалась, наплакалась в сердечной искренней молитве с братьями.

Друзья после далекой дороги прилегли отдохнуть. Луше, размышлявшей о Петре, вдруг представилось, что муж взмахнул рукой, и что-то загадочное и тревожное ей в этом жесте почудилось. Тревога нарастала, и пока сынишка сладко спал в люльке, она, гонимая сомнением, не зная зачем, побежала опять к тюрьме. Войдя в дежурку, она прислушалась к разговорам среди посетителей и узнала, что в тюрьме готовится большой этап. Но когда? - Ничего понять было нельзя, да и некогда было понимать. Как молния пронзила ее мысль: "Спеши и не медли".

Еле переводя дыхание, бросилась Луша домой. На ходу хватала она и клала в торбу все, что считала нужным для мужа, временами окидывая глазами - не тяжела ли? Но торба как будто вовсе не увеличивалась. Наконец, набив мешок позавяз, она приладила его на спине и хотела идти. В это время ребенок в люльке зашевелился и заплакал. Сердце Луши разрывалось надвое, что делать? Но ни раздумывать, ни медлить было нельзя. С мешком на спине Луша торопливо взяла ребенка из люльки и, на ходу прихватив пару пеленок, выбежала на улицу.

Первое время Луша бежала, не помня себя и не чувствуя тяжести ноши. Окончательно запыхавшись, уже около тюрьмы остановилась, прислонившись к забору, перевела дух. Малыш бунтовал у груди и законно требовал свое. Бремя за спиной тянуло к земле, а сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Облизав запекшиеся губы и подобрав волосы под косынку, Луша дала ребенку грудь. Так хотелось хоть на минутку присесть. За углом слышался удаляющийся цокот лошадиных копыт и людской кашель. По тротуару с узлом в руке торопилась женщина. Луше она показалась знакомой. Где она ее видела? У тюрьмы! - мелькнула мысль. Опоздала! - всполошилась Луша и кинулась вслед за женщиной за угол.

Посреди мостовой, построенные рядами, тяжелым мерным шагом шли арестанты, окруженные конной охраной с саблями наголо. Луша кинулась вдогонку, забыв усталость. "Ой, слава Богу, не опоздала! Но тут ли он?" - мелькнуло в уме.

Через несколько минут она догнала толпу провожающих родственников и инстинктивно у нее вырвалось из уст:

- Мой-то здесь, не видели?

Но люди шли молча, вытирая слезы. Кто-то ответил, качнув головой:

- Не знаю.

Уныло понурив головы и временами оглядываясь по сторонам, под частые понукания конвоя шагали арестанты. Обгоняя провожающих, Луша подошла к идущим впереди, намереваясь обогнать и их, но ее предупредили:

- Не пускают дальше, грозят.

Почти не слыша сказанного, она пристально вглядывалась в затылок каждого арестанта, и вдруг в самой передней шеренге увидела Петра. Растолкав толпу, Луша побежала по тротуару вперед.

- Куда?! Назад! Вернись! - послышалось у нее почти над головой.

Не обращая внимания на происходящее вокруг, она поравнялась с передней шеренгой. Услышав крики, Петр Никитович повернул голову и, увидев жену, почему-то снял фуражку.

- Петя! - крикнула Луша, намереваясь шагнуть к нему.

Конвоир на коне преградил ей дорогу, держа перед ней на уровне ее груди свою сверкающую саблю. Нагнувшись, под самой головой лошади рванулась она к мужу и, подбежав, ухватила его за руку: