Ханс Беккер - На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Первая девушка, с которой я разговаривал (я выбрал самую симпатичную), была красивой блондинкой из Кенигсберга. Она рассказала мне о преступлении, за которое уже успела отбыть почти пять лет из десяти, полученных по приговору. Однажды вечером в ее доме появились русские солдаты. Пока они пили и плясали, девушка развлекала их пением народных песен на родном языке. После этого гости стали ожидать от нее чего-то большего, но она дала им понять, что так далеко ее гостеприимство не распространяется. После нескольких бесплодных попыток русские вынуждены были убраться ни с чем. (Немецкие солдаты на оккупированных территориях в таких случаях не церемонились. — Ред.) Зато они смогли удовлетворить свое чувство мести, написав донос коменданту о том, что некая женщина пела национал-социалистические песни. Ее сразу же арестовали, посадили в тюрьму, осудили и отправили в Карабаш, где единственным утешением для нее стало то, что рядом было много таких же немецких женщин, тоже получивших приговоры от восьми до десяти лет.

Вновь прибывающие партии осужденных размещали в землянках за территорией основного лагеря. Но и отсюда было невозможно убежать, так как все они были огорожены тремя рядами колючей проволоки. Здесь осужденные ждали примерно десять дней, пока не получали разрешение попасть внутрь лагеря, где их сначала отправляли в баню. На этом все предварительные процедуры исчерпывались. Заключенных по одному вызывали в помещение охраны, где их обыскивали с целью изъятия ножей и прочих запрещенных предметов, а потом размещали в основном лагере. Их распределяли в один из нескольких огромных комплексов строений барачного типа, в которых царил настоящий бедлам. Мужчины и дети-мальчики всех возрастов стояли или сидели на корточках практически на каждом углу.

Мальчишки вели себя безобразно, некоторым было не больше десяти лет, и они не помнили иной жизни. Когда выдавали хлеб, мы строились в колонну по пять человек и занимали очередь к грузовой машине, развозившей хлеб, чтобы получить свой паек, по фунту хлеба на человека. После этого самым неосторожным из заключенных двое сидевших на земле мальчишек ставили подножку, а третий хватал выпавший из рук хлеб и убегал. Такая кража еды среди бела дня случалась по четыре-пять раз во время каждой новой выдачи хлеба. Отогнать от себя всех мальчишек было невозможно, и никто не мог знать точно, кто из них в следующий раз бросится на тебя. Украденная порция делилась между подельниками, а если пострадавший решался пожаловаться на воровство, на него нападали сразу все представители юной части населения лагеря.

Но в сравнении с поступками взрослых уголовников эти деяния малолетних преступников были не более чем детскими шалостями. Уголовники играли в карты. При этом ставки были самыми разнообразными, от хлебного пайка до одежды, денег, женщин. Проигравший должен был рассчитаться по долгам, даже если в результате сам оставался голодным и раздетым. Если же потом ему самому требовались куртка, штаны или ботинки, он начинал слоняться по лагерю, пока не обнаруживал кого-то, у кого были необходимые ему вещи. Обычно в таких случаях он вежливо просил мужчину выйти с ним, так как якобы обладал какой-то информацией для него. Если потенциальная жертва была достаточно глупа, чтобы согласиться с этим предложением, снаружи ее ожидали два или три уголовника, вооруженных ножами. Они могли приказать отдать требуемое, а наказанием за неповиновение была смерть. Было очень просто ударить человека ножом, раздеть его и бросить мертвое тело где-нибудь за уборной. Никто никогда не проводил расследования по поводу таких таинственных трупов, а если кто-то был готов засвидетельствовать убийство, то душегубы находили такого человека и говорили ему: «Держи язык за зубами, ты понимаешь?» Им не нужно было даже продолжать и уточнять, что случится в случае отказа, все и так прекрасно их понимали. Любая попытка привлечь к расследованию охрану или руководство лагеря означала лишь то, что произойдет очередное убийство.

Когда, как это часто случалось, различные группировки уголовников вступали в междоусобную войну, полем битвы становился весь лагерь. Почти всегда сильнейшая партия объявляла о своей принадлежности к касте воров. Они должны были соблюдать свод собственных законов, главным из которых было то, что никто из воров не должен работать. Нарушитель подлежал немедленному изгнанию из рядов, а через некоторое время предателя, как правило, ожидала смерть. В день, когда кто-то был «отчислен» из рядов воров, вся остальная уголовная «гвардия» собиралась около своего главаря и играла в карты. Проигравшему выпадало привести приговор в исполнение. Он получал от главаря длинный нож, и ему назывался срок, в течение которого приговор следовало исполнить. Если по какой-то причине палач не укладывался в срок, то он сам включался в список отверженных, и вскоре уже его труп находили за уборной.

Прочие группировки тоже опирались на силу ножа, но они были более склонны к сотрудничеству с лагерной администрацией, а их члены время от времени снисходили до труда. В результате провозглашенного принципа отказа от работы и от сотрудничества с лагерным начальством «настоящим ворам» приходилось жить тем, что им удавалось стащить или отобрать у своих же соседей-заключенных, что они проделывали мастерски. Этим они отличались от сук, которые не брезговали доносами на соседей по бараку, чтобы заслужить поблажки администрации и сделать карьеру в лагерной иерархии, например получив должность бригадира, позволявшую вовсе не работать, выполняя роль наблюдателя. Третьей главной группой заключенных были так называемые воры в законе, которые полностью оправдывали это название. Если обычные воры были жестоким и безжалостным сообществом, а суки пользовались самой зловещей репутацией, то воры в законе были самой организованной группировкой и состояли из настоящих мастеров своего дела.

Между тремя этими большими фракциями уголовного мира, которые в огромной степени усугубляли страдания остальных заключенных, были вынуждены существовать обычные осужденные. Феодальные войны между кланами вспыхивали постоянно. Причиной могла послужить обычная ссора или перепалка, которая время от времени выливалась в широкомасштабную войну на всей территории лагеря. В такой обстановке всеобщего бедствия осужденные, не входившие ни в один из кланов, вынуждены были спасать свои жизни бегством, перемещаясь из одного убежища лагеря в другое. Если по случайности им приходилось оказаться на месте схватки или просто увидеть ее со стороны, для них существовал большой риск получить удар ножа якобы за тайные симпатии к одной из сторон. Единственным верным курсом для тех, кто старался сохранить нейтралитет, было закрыться в бараке. Из окон нам часто приходилось с ужасом наблюдать за тем, как уголовники, действуя своими длинными ножами, безжалостно отрезали друг другу головы или выпускали наружу внутренности.