Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

— Совсем ничего не понимаю.

— Да, крепко ты нас подвел со своей свадьбой! — с возмущением заявил Гудков.

— Так уж получилось, товарищ комбриг. Кто же знал, что полиция нагрянет в нашу деревню? — с притворным сожалением сказал Котля.

— Ну ладно, хорошо, что мы все живы и здоровы остались. Только вот Ленка искупалась в холодной воде, как бы не заболела теперь. Да и кони наши достались полиции.

Каково же было удивление Гудкова и его спутников, когда, проплутав всю ночь по лесу и смертельно устав, они утром вернулись в лагерь, где неожиданно увидели своих лошадей, которых потеряли в Прусиничах, спокойно жующих сено.

— Ну, как повеселились на свадьбе? — с усмешкой спросил Гудкова комиссар отряда.

— Да, хороша была свадьба. Сначала было жарко, а потом горько. Ленка чуть было не утонула в канаве.

И Гудков рассказал все подробности происшедшего с ними.

— Что-то это подозрительно! — решительно заявил Финогеев.

— Да, я тоже об этом подумал. Как же попали наши лошади в лагерь? — спросил Гудков.

— Как попали лошади? Это вам лучше расскажет командир взвода Иван Кауфельд. Его партизаны приехали на них из Прусинич.

После отдыха от этой неудачной поездки на свадьбу Гудков узнал от Ивана Кауфельда следующее:

— Мы со своим взводом возвращались с задания по сбору оружия из деревень Сенненского района. Когда мы были уже в Красном Селе, то увидели в Прусиничах пожар и услышали пулеметные очереди и выстрелы из винтовок. Я решил, что это ведет бой с немцами кто-то из наших партизан. Подумал, что кто-то из гудковцев нарвался на немецкую засаду, и мы решили поспешить к ним на помощь. Подойдя к опушке леса, который находится недалеко от южной стороны деревни Прусиничи, мы сделали засаду, а наших лошадей спрятали в лесу. С опушки леса нам хорошо была видна дорога, идущая с Прусинич в сторону Красного Села. Она шла по открытому полю. Ждем, что будет дальше. Бой в деревне прекратился, и полицаи, собравшись после боя, спокойно выходят из деревни, растянувшись цепочкой по дороге на Красное Село. Когда все полицаи вышли из деревни, то в конце их колонны показался небольшой обоз. Нам все было очень хорошо видно на открытом снежном поле. Немного повременив, я приказал открыть огонь из всех имеющихся у нас винтовок и пулемета по колонне идущих полицаев. Сразу же несколько их было убито, а остальные в панике бежали в лес. Они не сделали ни одного выстрела, видимо, еще в Прусиничах были сильно напуганы, а тут и совсем наклали в штаны, когда мы по ним неожиданно ударили из засады. Подождав еще немного и словив лошадей, а затем собрав около убитых полицаев оружие и патроны, мы поехали в лагерь. Среди убитых был один немецкий офицер, который, видимо, командовал полицаями.

— Молодцы! — похвалил Ивана Кауфельда комбриг Гудков.

С этого дня бывший полицай Котля попал под подозрение.

В дни тяжелых боев против наступающих гитлеровских захватчиков, когда наши войсковые соединения отступали, в лесу около деревни Взносное 30 июля были тяжело ранены командиры Красной Армии В. В. Куликов и Ф. М. Максимов. У них находилось знамя 56-й Московской дивизии. Эти командиры, находясь в тяжелом состоянии и боясь, что знамя попадет в руки противнику, решили передать его на хранение деревенским юношам Зелюткову А. К. и Мясникову К. Д., которые надежно спрятали его в лесу и сохранили, надеясь, что настанет время, когда оно будет востребовано. И такое время настало.

В свободные часы после выполнения какого-либо задания или после того, как побывал на посту, хорошо было постоять около партизанского костра и послушать бесконечные рассказы своих товарищей. Чего тут только ни услышишь: и новый анекдот, только что придуманный партизаном на посту, и рассказ о своей довоенной жизни бывалого партизана, и многое другое, Но сегодня около костра оказался Гриша Орешич, ординарец комбрига, который считался большим знатоком военного дела, и на этот раз решил посвятить своих молодых слушателей в некоторые особенности различных военных законов.

— А вы знаете, — начал он, — каждая войсковая часть обязательно должна иметь свое знамя и строго хранить его. Около него всегда стоит на посту часовой. Причем на этот пост под знамя ставят самых лучших бойцов. И в походе, и в бою знамя находится вместе с этой войсковой частью. А если случится так, что в тяжелом бою погибнет весь людской состав, а знамя останется целым, то эта войсковая часть снова пополнится людьми, и она будет существовать. Но вот, допустим, все солдаты и командиры останутся целыми и невредимыми, а знамя попадет в руки врагу или просто потеряется, то такая войсковая часть уже перестанет существовать, а оставшихся в живых солдат и командиров расформируют по другим частям.

Молодые партизаны с некоторым недоверием слушали Орешича и не особенно-то понимали, в чем же заключается могучая сила воинского знамени.

— Наша бригада тоже является воинской частью? — спросил кто-то из партизан. — И у нас есть знамя?

— Ну, у нас совсем другое дело. Мы же партизаны, патриоты своей Родины, добровольно организовались в бригаду для борьбы с ненавистным врагом. У нас может и не быть своего знамени, — несколько неуверенно ответил Орешич.

Наступившее молчание вдруг нарушил возбужденный голос Аркадия Зелюткова:

— В таком случае у нашей бригады тоже будет воинское знамя. У меня еще с прошлого года хранится знамя дивизии Красной Армии.

Все сидящие у костра партизаны повернулись к Зелюткову и вопросительно посмотрели на него.

— Ты чего, смеешься или серьезно говоришь? — спросил Орешич.

— Серьезно говорю. У меня есть знамя 56-й Московской стрелковой дивизии. Летом 1941 года, когда наша армия отступала под ударами немцев, мне это знамя передали на хранение отступающие командиры. Оно у меня спрятано в лесу около Взносного.

— А почему же ты молчал об этом и никому не говорил раньше?

— Откуда же я знал, что это так важно. Я думал, что это просто красивый флаг, не имеющий особого значения, — оправдывался Зелютков. — А что же теперь делать?

— Необходимо сейчас же сообщить об этом комбригу!

И Орешич поспешил в землянку к Гудкову.

Партизаны, сидящие у костра и слышавшие весь этот разговор, теперь поняли, что дело это и правда серьезное, и с сожалением смотрели на Зелюткова: попадет ему, наверное, что столько времени прятал у себя знамя целой дивизии, которую теперь, наверное, уже расформировали. Через несколько минут Зелюткова позвали в землянку к комбригу. Его долго не было, и партизаны начали уже беспокоиться за своего товарища: видать, комбриг сильно ругает его за то, что он долго молчал. Наконец, из землянки от Гудкова вышел улыбающийся во весь рот Зелютков и сообщил: