Александра Гальбина - Каменный пояс, 1989

Виктор, желая развеять неловкость, говорит:

— Хочешь, поспорим: лет пятнадцать у тебя впереди — это точно.

— Встретимся через пятнадцать лет?

— Не обещаю. Я умру к сорока пяти от сердечной недостаточности. — Вот тебе и на!

Входит старушка, божий одуванчик, и с плачем обращается к Виктору.

— Уж помоги, милок! Из Копейска я. Может, помните? Привезли они меня на «скорой» да и бросили здесь. Куда мне теперь, к кому? У меня муж умер, вдова я. Муж — ветеран войны был, а теперь я одна. И вступиться за меня некому!

Я вижу, как краска проступает на лице Виктора, как темнеют его глаза:

— Они ведь не в первый раз с вами так? — тихо спрашивает он.

— Во второй, во второй, милок, уж ты помоги, родной…

— Рита, — глухо говорит Виктор, — запиши ее к нам, в третье отделение, да… проводи.

Рита с Женей, поддерживая старушку за руки, выходят из кабинета. Виктор сидит неподвижно, сцепив пальцы так, что побелели суставы. Я встаю и направляюсь к двери:

— Прощайте, Виктор Александрович и… не поминайте лихом.

Он очнулся, взглянул на меня, и его лицо просветлело:

— Ты что-то хочешь сказать, Сонечка?

Да, я хочу сказать. Мне так много нужно сказать, Икар, дорогой ты мой человек. Так хочется сказать, как много ты значишь для меня в моей жизни, что саму жизнь свою я уже не мыслю без тебя, но я молчу…

Я хочу сказать, что я снова люблю жизнь, люблю, как никогда не любила. Хочу жить, как все нормальные люди, хочу быть здоровой и счастливой, и все это потому, что я люблю тебя!

Но я молчу…

Я хочу сказать: взгляни на меня, неужели ты не видишь, что сердце мое разрывается от счастья и от горя? Я люблю тебя. Я больше не увижу тебя. Но я молчу…

Нет! Нет! Я ничего не прошу, не требую! Любви? Да ведь это так много и за что? А моя любовь, она, наверное, не нужна тебе, да и зачем? Нет, нет, я все понимаю, не нужно ничего говорить… Я и сама запуталась, и слава богу, слава богу, что я молчу…

Прошло только несколько секунд, а мне кажется — целая вечность. Икар смотрит на меня и тоже молчит. Потом говорит спокойно и просто: «Приходи к нам, Сонечка. Не исчезай».

«Я… думаю и хочу убедить всех: настал час, когда можно и нужно начать кампанию по искоренению этой пагубной болезни. Победа обозрима, борьба на исходе, она не продлится дольше четверти века. По мнению компетентных футурологов, семьдесят процентов больных раком будут излечимы к 2000 году.

Однако, если войны ведут военные, если бой против рака должны вести онкологи, лишь политики могут дать армиям материальные и людские ресурсы, необходимые для победы».

Мне приснился сон.

…Автобус. Много людей. Незнакомых. Какое-то здание. Похоже на институт. Я со своей институтской однокурсницей Раей, а та с каким-то молодым человеком, у которого плакатное лицо: краснощекое и мордастое. Молодому человеку неприятно мое присутствие. Он говорит что-то (не могу разобрать слова) резко, зло. Я иду от них по длинному коридору. Невыносимое чувство обиды, тоски, стыда, отчаяния. Слезы заливают глаза. Коридор пуст, только какая-то старуха, вся в черном, спутанные и седые волосы падают ей на плечи. Она кричит:

— А что ты думала? Ходи, ищи… Рассказывай всем о себе!..

Я прохожу мимо. Старуха что-то еще кричит вслед, но я не оглядываюсь. Боже, боже, как тяжело… И, когда кажется, что нет больше сил, что грудь разорвется от рыданий, коридор обрывается высокой деревянной лестницей: ступени на ней некрашены и чисто-чисто вымыты…

Я просыпаюсь. Солнце колотится в стекла, и солнечные зайчики на стене, сбежавшись в кружок, кажется, шепчут: «Соня-Соня, Соня-засоня!» Я потягиваюсь и, наверное, впервые за минувший год чувствую, что я еще молода и… здорова, пока здорова. Мне не хочется думать о том, на как долго даровано мне это счастье: здоровье. Я думаю о том, что сегодня, в перерыве между многочисленными майскими праздниками, я приду к Икару и скажу ему о том, что люблю его.

Я выхожу в этот светлый майский вымытый мир, который слепит меня прямо-таки первозданными красками. Черная влажная земля вздыхает, выпуская на волю нежную зелень, почки на деревьях дрожат от страстных прикосновений ветра, раскрывая девственные губы.

Я покупаю красные гвоздики. Кому я подарю их? Своим врачам? Виктору? И смогу ли я, наконец, сказать Виктору о своей любви и, тем самым, избавиться от сладкой муки и боли, которая оказалась сильнее боли моего организма?

Я смотрю вокруг и пытаюсь понять, что случилось со мной. Почему я стала видеть мир глазами детства: ярким цветным крупным планом? Мать говорила, что в младенчестве я была спокойным и жизнерадостным ребенком:

— Вот только, когда тебя пеленали, ты не давала ручки и не успокаивалась, пока тебе не оставляли их свободными…

С какими генами приходит к нам эта воля к жизни и свободе? Ведь и мой сын спал, свободно разметавшись, ненавидя пеленки, сковывавшие движения. Лев Толстой говорил об этом и другие, потому что всю жизнь нас потом пытаются пеленать: в детском саду, школе, институте, на работе, в семейной жизни…

Возродись, человек!

Взгляни на себя со стороны и ужаснись.

Боже, милосердный боже, разве таким я был? Разве таким ты создал меня по образу своему и подобию?..

Сбрось с себя ненавистные пеленки страха, унижения, компромиссов, отчаяния, уныния!

Распрямись!

Да распрямись же, черт тебя побери!

Взгляни на это небо — ведь оно еще мирное и ясное.

Взгляни на эти деревья — ведь они еще не обуглились от пожара.

Взгляни на своего сына или дочь — ведь они ждут от тебя любви и ласки и так верят в счастье.

Узнай в них себя и будь счастлив тем, что ты жив, что ты живешь в этом мире «яростном и прекрасном», и уже это — чудо!..

Я иду по улице. Ветер в лицо. Мысли бегут и рассыпаются, как весенний град: здесь, в этом городе, живет Икар. Он ходит по тем же улицам, что и я, он работает, возвращая людей к жизни, он летает, возвращаясь на землю.

Какое счастье, что он есть! Какое счастье, что есть на свете Икары, что, обламывая крылья, они снова взмывают в небо, чтобы сверху увидеть нашу грешную землю, увидеть без суеты и мелочей, злобы и низостей, увидеть ее ясный лик и вернуться к ней:

— Здравствуй, родная. Я — сын твой!

Ежегодно два миллиона европейцев узнают, что они больны раком. Широкое распространение этого заболевания убедило ученых и политических деятелей разных стран в том, что необходимо проводить массовые кампании по его профилактике и более полно информировать о нем население.

В связи с этим с 1986 года в европейских странах осуществляется научно-исследовательская и пропагандистская программа специального назначения, своего рода массированная операция под кодовым названием «Евро-надежда».