Александра Гальбина - Каменный пояс, 1989

Гости встретили его радостно, долго жали руку, обнимали, жалели:

— Не повезло тебе, назначили дежурство.

Тут же налили «штрафную».

И, странное дело, Филиппенко самому было жаль себя, как будто его действительно оторвали силой от дома, от друзей, от праздничного стола. Он отогревал закоченевшие пальцы, сидел, ослабевающий от теплоты, от выпитого вина, и силился избавиться ото сна, стараясь продлить это ощущение близости с домом, с друзьями, понимая, как не хватало ему их в новогоднюю эту ночь. Но сон не отступал.

Филиппенко встал из-за стола и направился в свою комнату. Около дверей стояла большая картонная коробка. Филиппенко с любопытством заглянул туда и застыл пораженный: в ней лежала разбитая на десятки мелких, искрящихся осколков хрустальная люстра. Ее купили неделю назад на две его зарплаты. Филиппенко бессмысленно глядел на замысловато разъединенные осколки и чувствовал, что не может избавиться от усталости, какую еще ни разу в жизни не чувствовал.

В комнату зашла Лидия, тоже заглянула в коробку и объяснила:

— Видимо, мы плохо люстру укрепили: когда танцевали — упала.

Филиппенко промолчал, перешагнул через коробку, обессиленный и опустошенный, лег на кровать и натянул до самого подбородка одеяло.

Ванюшка сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу, и играл на рукомойнике, как на гармони, дергая за шляпку клапана. Рукомойник глухо брякал и петь не хотел, и Ваня пел за него сам:

— Тыр-ля, тыр-ля, тыр-ля-ля! — наяривал он так лихо, что проходившая мимо баба Маня протопала коленце под его музыку:

— Как он весело играет! Ай да Ванюша! Музыкант!

Ванюша взыграл еще пуще, захлебнулся слюной и, не успев прокашляться, закричал:

— Пляши, баба Маня! Я играю!

— Ох, устала, наплясалась! Я потом ишо приду! — и баба Маня, оглядываясь с улыбкой, ушла.

Ванюшке стало скучно. Он повернулся и слез на пол, подошел к комоду.

Высоко-высоко на комоде, поглядывая веселыми пуговками из-под расшитого полотенца, стояла гармонь. Ванюшка сразу вспомнил запах ее мехов, ремней и еще чего-то сладкого. Однажды ему повезло: все гости вышли во двор, а гармонь оставили на табуретке. Ванюшка взял ее, и гармонь обрадовалась, прошептала: «Ванюш-ша!» — и податливо шевелилась в руках.

Но вот вошла мама и отобрала гармонь:

— Нельзя, нельзя! Это не игрушка, это вещь дорогая!

Он всегда помнил про гармонь, даже когда уходил из избы. Иногда по ночам она тихонечко и жалобно звала: «Ванюш-ша!» — и он просыпался.

Вот и сейчас Ванюшка стоял, прислонясь к комоду, и смотрел, смотрел вверх на гармонь, а гармонь будто радовалась: «Ванюш-ша»! Приш-шел! Я скучала! Давай играть!»

Он только вздохнул в ответ.

— Ванюшка, ты опять возле гармони пасешься! — войдя в избу, пригрозила мать.

Он не оглянулся, только ниже нагнул голову, и губы его стали толстеть.

— Не расстраивайся, — подошла бабушка и погладила его по голове, — вот подрастешь и научишься играть.

— Я умею, умею играть! — стал доказывать Ванюшка.

— Надо бы позвать Степана Слепого, — сказала бабушка маме, — пусть научит.

— Он и сам не больно игрок.

— Ну хоть сколько! Весь извелся мальчишка! — и голос бабушки был уже строгим, почти сердитым. Ванюшка, подняв голову, глядел на нее.

— Баушка! — у него захватило дух. — Давай позовем! Ну давай позовем, а!

Бабушка наклонилась к нему:

— А ты сбегай сам!

— Ага! — подпрыгнул Ваня.

— Только не говори «Степан Слепой», а говори «дядя» или «дедушка Степан!» — крикнула вдогонку бабушка.

К Степану Слепому подходить страшновато. Его длинное рябое лицо было всегда чужим и непонятным от неподвижности, будто кто-то прятался под маской. Оспа изъела все, и на месте глаз шевелились бело-желтые бугорки. Все мальчишки в деревне его боялись, а некоторые, желая показать свое геройство, дразнили Слепого и ускользали от его грозной палки.

И сейчас Ванюшка остановился было, но собрался с духом, подошел и поздоровался.

— Здравствуй, а кто это? — ответил Степан и, отвернув лицо в сторону, краем глаза увидел:

— А-а, Степанихи внук, тезка! Чего тебе?

— Научите меня на гармошке играть! — и, подумав, добавил: — Пожалуйста!

— На гармошке? Ишь ты! А не рано тебе?

— Не-ет, не рано! Я уже большой!

— Да я только «Барыню» играю…

— Научите «Барыню»! Я хочу «Барыню»! И гармошка хочет!

— И гармошка?!

— Да. Она скучает. Жалко ее.

— Скучает, говоришь?

— Ага.

— А не заругают? Папка с мамкой-то? Нельзя, поди?

— Можно! Баушка сама сказала!

— А-а, ну, коли бабушка сама!.. — Степан еще помедлил, пошарил по себе руками, которые стали беспокойно подрагивать.

— Пойдемте! — опять не вытерпел Ванюшка и совал Степану в руки его известную палку.

— Ну, пойдем, пойдем! — Степан поднялся и медленно пошел за ним, иногда хмыкая и бормоча что-то.

В избу заходить Степан отказался, сел на крыльцо. Гармонь ему вынесла бабушка. Ощупал:

— Новая.

— Купили-то давно, а играть некому, — охотно откликнулась мама. — Петя «Подмосковные вечера» учил, учил — так и не выучил!

— А воздух плохо держит — шипит.

— Ну-к, мы же не понимай.

— Известно, какие мы песенники, — сказала бабушка, сев на вынесенный из избы стул, — медведь на ухо наступил! — Бабушка говорила сердито, только понарошку.

Степан пробежал пальцами по кнопкам, гармонь рассмеялась и вдруг жахнула так, что «Барыня» запела-заплясала.

Ванюшка во все глаза смотрел на пальцы, прыгавшие по кнопкам. Дух захватывало от этого чуда: когда он сам нажимал эти кнопки, никакой «Барыни» не было, а теперь есть!

— Ну, смотри! — Степан Слепой стал медленно переставлять пальцы, и «Барыня» гусыней запереваливалась с боку на бок.

— Запомнил?

— Запомнил!

— Смотри хорошенько!

Степан показал еще раз и наконец отдал гармонь Ванюшке. Гармонь придавила ноги приятной тяжестью, пахнула в лицо запахом сладкого лака и кожи, вздыхала и попискивала от каждого движения, словно живая. И свесилась с коленок, как большая кошка.

Ванюшка, наклонив голову, нашел нужные кнопки и стал по порядку нажимать. «Барыня» стала медленно топтаться, порой попадая ногой не туда, и Ванюшка отдергивал палец.

— Не торопись, — приговаривал Слепой.

Левой рукой нащупал басы и стал играть сразу двумя руками.

— Сначала по одной выучи, — сказал было учитель, но Ванюшка, ликуя, уже играл, и все быстрее.

— Ты смотри, что вырабатывает! — воскликнул Степан. — Толк будет!

— Он губами-то по целым дням играет, — подхватила бабушка, — да так бойко да складно! И поет правильно, и пляшет в такт! — и голос ее дрожал, будто она хотела крикнуть, да нельзя было.

Ванюшка, на минуту остановившись, закричал: